Скалаки

Народ постепенно разошелся из замка. Но в городе и по окрестным дорогам шум не прекращался до поздней ночи. Добившись освобождения и льгот, люди веселились. Балтазар Уждян достал сани и уложил на них Иржика. Рядом с ним села Лидушка. Когда они ехали мимо Плговского поместья, Балтазар заметил двух мужчин, которые несли что-то из леса. Лицо драгуна нахмурилось. Увидев серые постройки усадьбы, Лидушка задрожала. Она вспомнила, что здесь произошло, и подумала о ребенке, который, верно, плачет на руках у вдовы.

Было уже поздно, когда они приехали в усадьбу «На скале». Радостно встретили их Бартонева и Ванек. Собравшись вместе в старой избе, все сразу повеселели, даже лицо Балтазара прояснилось.

На рассвете перед Находским замком остановилась группа всадников. Это был эскадрон гусар Наундорфского полка.

Таково было начало крестьянской бури, которую Мария Терезия назвала «пятном на своем царствовании». Как в Находском поместье, так и в других, народ тяжело страдал. Последняя инструкция и слух, что господа утаили настоящий патент, отменяющий барщину, вызвали крестьянские волнения. Едва утихла буря в Находе, как разразилась по соседству, в Новоместской и Опоченской округах. Словно бушующее пламя, она распространялась все дальше, и, наконец, по всему Градецкому краю разнесся гул крестьянских восстаний. В некоторых местах события протекали более бурно, чем в Находе. Крестьяне восставали, вовлекая в борьбу все больше и больше народу. Взбунтовавшиеся толпы шли от деревни к деревне, от одной горы к другой, где останавливались, чтобы бросить боевой клич, словно хотели поднять на восстание целый край. В замках и поместьях дрожали перед этими разъяренными толпами, вооруженными только дубинами и топорами. Все принадлежавшее господам вызывало у них ненависть, и они громили помещичьи усадьбы. Восстание расширялось, к повстанцам присоединялись также и корыстные люди, думавшие лишь о том, как бы поживиться. Среди восставших не было сплоченности, они шли без вождя, который мог бы направить разбушевавшиеся массы. Это была лавина, поток, который, чем дальше течет и чем больше шумит, тем больше слабеет. Достаточно было малейшей преграды, чтобы волны разбились о нее. К тому же этот поток направился по двум руслам. Тот, который двигался через Подебрады, намного раньше другого достиг Праги. Это была слепая сила, и ее нетрудно было сломить.

У Праги схватили около ста пятидесяти крестьян, четверо из них были повешены: Иосиф Черный — в Либни, другой — в Розтоках, третий — пред Уездскими воротами и четвертый — перед Вышеградскими.

Не лучше обстояло дело и в Быджове, куда хлынул второй поток. Небольшой гарнизон в Хлумце после короткой схватки разгромил крестьян и загнал их в пруд. Отсюда и пошла печальная поговорка: «Пропадешь, как крестьяне у Хлумца» и «С плотины, да в пруд».

Опасность миновала. Помещики, восстановив свою власть, жестоко наказывали крепостных. Тюрьмы в поместьях вновь наполнились бедняками, а у стражи и мушкетеров опять появилось много работы. Приказывали пороть крестьян: «на завтрак» — пятьдесят ударов, «к обеду» — двадцать пять и столько же «на сон грядущий».

Среди тех, кого разогнали у Праги и у Хлумца, находских крестьян было немного. Говорили, что вожаки движения в Находе ставили перед собой лишь задачу избавить крестьян от тяжелого ярма барщины. Тех же, кто охотно побудил бы народ к новым выступлениям, устрашило известие о прибытии в замок войск.

Управляющий пришел в себя. Правда, эскадрон прибыл слишком поздно и соглашение было уже подписано и находилось в руках крестьян, но все же в замке были войска. Управляющий считал, что он уже не обязан держать слово, данное крестьянам, ибо они, по его мнению, совершили большое преступление против своих господ.

Услыхав о прибытии войска, Рыхетский встревожился. Вскоре он получил приказ, который надлежало огласить.

«Каждый, кто окажет сопротивление войскам, будет схвачен, в зависимости от обстоятельств — заколот или расстрелян».

— Придут к нам теперь в деревню солдаты, вот беда! — вздохнул Рыхетский.

Жена в страхе умоляла его, чтобы он бежал, так как ему не избежать наказания.

— Ни за что, — ответил на это смелый староста. — Я не сделал ничего противозаконного. У меня на руках есть документ. Видимо, они боятся новых беспорядков. А вот Уждяну опасность угрожает, он ведь пристрелил плговского эконома. Этого ему не простят. Схожу-ка я к драгуну.

Надев кожух и баранью шапку, Рыхетский пошел в усадьбу «На скале».

Глава тринадцатая СРАЖАЕТСЯ В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ

Услыхав, что в замок приехали гусары, Балтазар глубоко задумался. А когда староста прочитал ему господский указ, он даже выругался.

— Так-то они держат слово!

Иржику и Лидушке Балтазар ничего не сказал.