Скарабей

Был поздний вечер, 12 октября. И хотя темнело рано, воздух был ещё тёплым. Под ногами шуршала опавшая листва. Марципан посмотрел на наручные часы. Они показывали около ноля. Последняя электричка уходила только через час. У него в запасе была уйма времени. Можно было подождать троллейбуса. Но он решил не рисковать. И доехал до Киевского вокзала на такси.

От его дома, по пустой Бережковской набережной, это заняло каких-нибудь десять минут. Глядя на колышущуюся чёрную воду Москвы-реки, Марципан вспомнил, как когда-то, экономя на билете, ходил на Мосфильм от метро пешком. Ему тогда было восемнадцать лет, как тому журналисту. А дяде Ване, наверное, все сорок. Он заведовал собачьим питомником и казался юному провинциалу глубоким стариком. Самой первая должность Марципана на киностудии называлась «охранник с собакой». Работа эта была нелёгкой. Зато сутки через трое. С восьми утра до восьми утра следующего дня. С двухчасовым перерывом на еду и сон.

Собачий питомник находился в глубине громадного города под названием «Мосфильм». Это было небольшоё кирпичное здание, сотрясавшееся изнутри разноголосым лаем. Когда Марципан, неплохо относившийся к собакам, впервые переступил порог питомника, от страха у него подкосились ноги. От входной двери до противоположной стены тянулся узкий проход, по обе стороны которого были клетки с толстыми железными прутьями. Завидев незнакомца, озверевшие от тоски бульдоги, овчарки, лайки, дворняжки кидались на эти прутья, рычали, хрипели, скалились. «Они ничего, просто пугают», – успокоил бледного от страха работника дядя Ваня. Сам он спокойно прогуливался по коридору между клетками, с нежностью поглядывая на своих подопечных. Судьба их казалась Марципану незавидной. Собаки проводили жизнь в скученных тесных клетках, выходя на свободу лишь в трёх случаях: если кого-нибудь на время отбирали в артисты, приспосабливали для охраны территории или списывали по старости «на мыло».

Марципану дали полушубок, валенки и напарника, доброго глупого пса по кличке Рекс, из породы овчарок. Целые сутки они проводили вместе. Пёсик был молодой, ему было всего полгода. Держа его на поводке, юноша должен был ходить с внутренней стороны вдоль высокого бетонного забора, отделявшего Мосфильм от всего остального мира. Рекс рвался вперёд. Марципан с трудом удерживал поводок. Порой ему казалось, что не он главный в их паре. Пёс тащил его вперёд, как мощный катер, а он скользил за ним по снегу, будто спортсмен на водных лыжах. Через три-четыре часа такой работы Марципан окоченевал на морозе, терял соображение и послушно следовал за псом уже не как лыжник, а как покалеченный в аварии и взятый на буксир автомобиль.

Но были в этих сутках и счастливые часы. Когда на законном основании можно было прийти в душную каптёрку, где на плитке всегда стоял закопченный чайник. Марципан вынимал из кармана завернутые в пакет, а потом в кусок свежей «Правды»: маленькую пачку второсортного грузинского чая, три куска сахара и бутерброд с чайной колбасой. Обед его длился ровно семь минут. За это время он успевал даже пробежать глазами заголовки газетный статей. «Забастовка итальянских батраков», «Патриоты Вьетнама отражают агрессию США», «Дадим отпор израильской военщине» и так далее. Потом буквы начинали сливаться, Марципан падал на дощатый лежак, ещё не остывший от предыдущего охранника, и мгновенно засыпал. Нигде и никогда он не спал больше так крепко и сладко, как в собачьем питомнике. Ему не мешал ни постоянный лай, ни тёплая вонь, которой пропитано было всё здание сверху донизу. Сон его длился час пятьдесят минут. Это были минуты радости и наслаждения отдыхом, о которых Марципан помнил потом всю жизнь.