Сказ про Иванушку-дурачка. Закомурища тридцать третья (СИ)

– Там перед раз... раз... развилкою – серый камень, на нем раз... раз... расталдыкано, как найти Соловья-раз... раз... разбойника! А подле разбойника отыщете и Муромца, скорее всего! Ваш друг, поди, заслушался трелей энтого Соловья!

– Отлично! Я так и поступлю! И сверну энтому голосистому Соловью выю: хрясь, хрясь! Спасибо за ценный совет, добродева, ты так добра! Ура!

И добронравный Добрыня Никитич послал добродеве добрейший воздушный поцелуй, развернул доброезжего коня и хотел было добре стегнуть богатырское животное богатырской плетью – но передумал, ибо был очень добр, даже излишне, и просто шепнул что-то коню на ухо. И конь, богатырски крехтя под своим седоком, поскакал в обратном направлении. А дедушкина ковылькада, осторожно обойдя циклопический котлован, как ни в чем ни бывало побежала за богатырем. А художники-реалисты тут же закончили пленэр, быстро собрали причиндалы и с энтузизазмом и шумом, напролом через дремучий лес, через дром-бурелом непролазный, а кое-где и через металлолом разнообразный, побежали, куды надоть. А именно в Третьяковскую галерею. В кассу. А иностранный гражданин Александр Дюма, убежденнейший противник реализма, выполз, весь исцарапанный и оборванный, но очень довольный, из куста шиповника, и тожде с энтузизазмом и шумом, напролом через дремучий лес, через дром-бурелом непролазный, а кое-где и через металлолом разнообразный, побежал со всех ног прямо в противоположную сторону. А именно в редакцию ближайшей парижской газеты. Естественно, в кассу.

А наш добрейший добронравный доброконный Добрыня Никитич, достигнув ближайшей раз... раз... развилки, остановил богатырского коня и прочел надпись на сером камне: «Налево пойдешь – в логово Соловья-разбойника попадешь и там, естественно, от свисту его пропадешь; направо пойдешь – в Шарабарашару попадешь и там, естественно, на гулянках совсем пропадешь!» Добрыня Никитич, не будь дурак, выбрал, естественно, тот вариант, где пропадешь, но не совсем, и повернул добропослушного коня налево, а ковылькада побежала за красавицей Ариной направо.

И вот наконец ковылькада, понимаешь, наша достигла, воображаешь, Шарабарашары – окруженной дремучим лесом древней деревянной деревеньки в тринадесять добротных дворов.

Посем ковылькада поспешно устремилась через всю деревню к вожделенной цели – избушке Арининых суседей.

Деревня, как было уже отмечено в закомуреньке тридцать первой, обреталась в зажиточности: в кажном дворе – «Нива» или мотоцикл «Урал» с коляской. Избы добротные, пятистенные, не черные, а белые. В кажной избе – радиола. Повсюду из открытых окон лились песни: «Так провожают пароходы» в исполнении Эдуарда Хиля и «Эти глаза напротив» в исполнении Валерия Ободзинского.

Редкие молчаливые прохожие при виде ковылькады сигали с истошными воплями в кусты чертополоха. Зато вслед прибывшим бежали собаки с громким лаем и мальчишки со свистом и улюлюканьем.

А егда ковылькада пробегала в самом центре деревни мимо одного двора, на зеленом заборе которого висела бирка с нумером тринадцать, написанным римскими цифрами, запахло свежей морковкой и зеленым горохом. Через широко раскрытые ворота двора Премудрый с Иванушкой заметили: там, посреди огородных грядок, прямо перед пугалом огородным, сидел экс-царь Горох на своем раскладном троне и, аккомпанируя себе на баяне, пел усевшимся на пугало воронам: «Молодым у нас – доска почета, молодым всегда – достойный путь!» И осоловевшие вороны совершенно согласно кивали клювами и подпевали: «Молодым, кар-кар, – доска почета, молодым, кар-кар, – достойный путь!» Экс-царь был обряжен в пончо, джинсы, сомбреро и тапочки, всё упомянутое – горохового цвета, самых разных оттенков, и всё – рваное.

А вокруг экс-царя Гороха бегала, понимаешь, Катя Огняночка в хрустальных туфельках на высоких каблуках, в красном фартуке поверх белого пеньюара и с граблями в руках. Она возмущенно кричала на благоверного, в гневе размахивая граблями, источающими ам... ам... амбре навоза, пряного как ам... ам... амброзия:

– Как ты мог всё прошляпить, Горох! У тебя ж из-под носа неведомые мазурики половину морковки с грядок повыдергали, двождызначно!

На энто Горох не отвечал – а что тут ответишь, если эвто чистая, бидистиллированная правда? – а токмо невозмутимо продолжал петь и на ворон глядеть.

Увидев бошки Иванушки и Премудрого, торчащие из окошка бегущей на курьих ножках избушки, Горох тут же вскочил и сложил раскладной трон, а баян сунул в чехол. Засим экс-царь со всем энтим экс-царским, понимаешь, скарбом бросился со всех ног за ковылькадой.

За Горохом ринулась, воображаешь, Катя с истошным криком:

– Горошек! Ты это куда-а-ась? А кто будет смотреть за автомобилем «Нива», за гаражом, за огородом, за хлевом, за коровником, за курятником, за анбарами с закромами, а также за погребами?