Сказ про Иванушку-дурачка. Закомурища тридцать третья (СИ)

Пейзажисты, внезапно увидев невдалеке скрозь деревья живописную картину шахматного поединка, пересекли границу дороги и леса, швидко расставили мольберты на дороге, достали из торб холсты, кисти и тюбики с красками и с энтузизазмом и шумом принялись делать наброски к гениальным творениям. Брызги красок так и полетели на смокинги. Засмердело рыбьим жиром, коим пахнет льняная олифа, на которой готовят художественные краски. Преподозрительный иностранный гражданин не рискнул пересечь границу дороги и леса, ибо догадывался, что за неприятие реализма в энтом глухом сакраментальном месте, понимаешь, можно и по морде схлопотать. Так чьто Дюма залез прямо в куст шиповника в красных плодах, дабы неприметно следить за живописцами, аки тать. Изредка художники перебрасывались репликами – естественно, на французском. Александр Дюма положил в рот плод шиповника, разгыз, выплюнул с весьма кислой миной, а затем, с энтузизазмом и шумом подпрыгнув от нетерпения и вскрикнув: «А-а-а!», достал розовый блокнот для записи нот и номеров банкнот, свинцовый карандаш и навострил уши.

Перов принялся набрасывать картину с тремя колоритнейшими хмырями, сидящими на земле.

– Назову эвту картину «Охотники на привале», однозначно! – радостно сообщил художник коллегам.

– Советуем тебе как коллеги коллеге: назови ее проще – «Три хмыря»! – нахмурившись, посоветовали коллеги коллеге.

– М-м-м! Г-хм! – буркнул Перов, ловко уклоняясь от жаркого творческого спора с коллегами.

Шишкин, жадно перенося облики шахматистов на холст и, само собой, преображая их в яркие художественные образы, жизнерадостно поведал:

– А я свою назову «Утро в сосновом лесу», двождызначно!

– Советуем тебе как коллеги коллеге: назови ее проще – «Три медведя»! – мрачно посоветовали коллеги коллеге.

– Г-хм! М-м-м! – буркнул Шишкин, привычно уклоняясь от жаркого творческого спора с коллегами.

При энтом художник почему-то набросал не трех, а четырех бурых медведей.

– А я! А я! – сияя, воскликнул Васнецов.

– Штё ты? Штё ты?

– А я свою назову проще некуда: «Богатыри», понимаешь! – и он швидко принялся набрасывать на холсте образ Добрыниного коня.

– Советуем тебе как коллеги коллеге: назови ее еще проще – «Три богатыря»! – угрюмо посоветовали коллеги коллеге.

– М-м-м! Гм-м-м! – буркнул Васнецов, неуклонно уклоняясь от жаркого творческого спора с коллегами.

– А я! А я! – ликующе прошептал Александр Дюма, преподозрительно чиркая что-то в своем блокноте.

– Штё ты? Штё ты? – дружно закричали все трое художников, давно уже заприметившие своими вострыми художническими очами преподозрительного иностранного гражданина в кусте шиповника.

– Вот эвто фельетон так фельетон! Я толькя штё родил концепцию моего нового романа! Ах, энто означает брызги шампанского в кабинете главного редактора ближайшей парижской газеты в скором будущем!

– А ты разве романист? Или фельетонист? Разумеется, реалист? Ну явно – совсем начинающий! – дружно закричали все трое художников, давно уже составившие свое мнение о преподозрительном иностранном гражданине.

– Да, я начинающий романист – фельетонист, понимаешь! – прошептал Александр Дюма, продолжая преподозрительно чиркать что-то в своем блокноте. – Я толькя штё опубликовал в газете свой новый роман – фельетон «Шевалье д’Арманталь»! И теперетька рыскаю в поисках идеи следующего романа – фельетона!

– И как ты его назовешь? – дружно закричали все трое художников, обожающие злободневные фельетоны, особенно в журнале «Крокодил», на который художники – непоколебимые реалисты регулярно подписывались в складчину.

– «Шевалье д’Артаньян», трождызначно! – прошептал Александр Дюма и начеркал в своем блокноте: «Д’Артаньяна – списать с Ивана, Атоса и Портоса – с Добрыни и его коня, Арамиса – с Ващще Премудрого, а миледи – с прекрасной Арины» – и поставил, понимаешь, три восклицательных знака.

– Фу, как стереотипно и неконкретно! – воскликнул Перов на чистейшем французском. – Недомыка* ты, однозначно!

– Фу, как стереотипно и невыразительно! – воскликнул Шишкин на чистейшем французском. – Недозева* ты, двождызначно!

– Фу, как стереотипно и усложненно! – воскликнул Васнецов на чистейшем французском. – Ах, якой ты недопха*, понимаешь!

– Ну, толды назову: «Шевалье д’Артаньян и мушкетёры», понимаешь! – и Александр Дюма поставил четвертый восклицательный знак в свой розовый блокнот.

– Фу, как неудачно! – дружно закричали все трое художников на чистейшем французском. – Недоука* ты, трождызначно!

– Ну, толды назову: «Мушкетёры»! – и Александр Дюма перечеркнул все четыре восклицательных знака в своем розовом блокноте.

– Фу, как неконкретно! – воскликнул Перов.

– Фу, как невыразительно! – воскликнул Шишкин.

– Фу, как усложненно! – воскликнул Васнецов.

– А как толды прикажете назвать? – в полном отчаянии воскликнул начинающий романист – фельетонист, дернулся и изодрал в клочки смокинг колючками шиповника.

– Назови проще: «Три мушкетёра»! – дружно закричали все трое художников. – Трождызначно, понимаешь!