Сказ столетнего степняка

Второе обвинение было еще серьезнее. Как-то, опять же после того, как мы понесли большие потери, я раскритиковал наших военачальников, заставляющих солдат бежать в атаку во весь рост большой толпой средь бела дня с криком «Ура!», с винтовкой наперевес по заснеженному полю на хорошо укрепленную вражескую оборону! Бьют из пулеметов и автоматов засевшие в бетонированных дотах и дзотах фашисты, и гибнет немыслимое количество наших солдат! – говорил я, раздосадованный такой тактикой наших военачальников, любой ценой стремящихся взять высоту Н., безжалостно жертвуя своими подчиненными. И эти мои мысли, оказывается, тоже дошли до особого отдела.

– Ты че, твою мать, шкура продажная! Ты против советской военной тактики выступаешь, а? – заорал неожиданно майор, да так, что птицы, сидящие на обгоревшем грузовике, от испуга взлетели. – Сколько раз русский солдат с криком «Ура!» героически бросался грудью на град огня любого противника и побеждал! И вот теперь какой-то болван деревенский подвергает это сомнению!

– Нет, я не против героизма наших солдат! – решительно возразил я, понимая, что все для меня, скорее всего, плохо кончится. – А против неоправданно многочисленных потерь!

– Если солдат погибает смертью храбрых за свою Родину, это и есть высший смысл освободительной войны!

– Но еще лучше, если он возвращается домой с победой! – не отступал я, незаметно погладив рукоятку ножа.

Я был готов убить майора и скрыться в лесу. Но особист как будто прочитал мою мысль. Неожиданно он вытащил наган и приставил к моей голове.

– Ты арестован, изменник Родины! Руки вверх! Пойдешь под трибунал!

Это был конец. В лучшем случае меня ждал штрафбат, а могли просто расстрелять на месте как изменника Родины.

Я покорно поднял руки. Но все равно пытался придумать, как выбить из рук майора наган.

И тут прогремел взрыв. В глазах потемнело, и я упал. Через некоторое время пришел в себя. Голова кружилась, текла кровь, я понял, что ранен в голову. Перевязав туго бинтом рану, осмотрелся. Майор лежал, разорванный в клочья – смотреть на его изуродованный труп было страшно.

Тут подбежали санитары, и меня быстро отправили в санчасть. Оттуда – в госпиталь. Оказалось, снаряд разорвался прямо за спиной майора. А я стоял лицом к нему, и он оказался живым щитом между мной и снарядом. Он хотел меня уничтожить, а получилось так, что спас от неминуемой гибели! Чудо, только чудо! Осколок снаряда попал мне в правый висок, прямо в височную кость и застрял там намертво. Целую неделю врачи не могли его удалить и оставили там. Самое главное, оставили в покое меня самого, так как все подозрения и обвинения ушли в небытие вместе с разорванным немецким снарядом особистом.

Успокоившись, я тихо поблагодарил Всевышнего и прочитал молитву духам моих святых предков: Марал ишана и Салык муллы.

Неделю провалялся я в военном госпитале. Боли в голове постепенно начали утихать, я наконец выспался, отдохнул. После окопной сырости больничная койка казалась райским местом, а горячая пища доставляла такое удовольствие, что хотелось лежать и лопать здесь до конца войны. Написал несколько писем домой, читал газеты, слушал радио. Но рана давала о себе знать, голова то и дело раскалывалась от нестерпимой боли. Врачи давали лекарства, делали уколы, и я успокаивался. Но удалить осколок не смогли, поскольку застрял он слишком глубоко в кости, а заниматься основательно мной было некогда – слишком много поступало раненых с линии фронта.

Наконец меня выписали и отправили опять на передовую. Только дошел до линии фронта, как голова снова разболелась нестерпимо. Что же делать, санитары ничем не могли помочь – мучила меня железяка, застрявшая в височной кости. Посовещавшись, они отправили обратно в госпиталь.

В госпитале военные врачи все же решили отправить меня на лечение в тыл. После обеда я должен был получить все необходимые документы и уехать. Во время обеда по радио прозвучал голос Левитана, зачитавшего приказ Сталина отправлять на передовую всех раненых, способных стоять на ногах и стрелять. Вот так-то! Бедная моя голова опять покатилась по полю бранному. Через несколько дней почувствовал невыносимый зуд в области виска. Почесал пальцем, протер кулаком – не унимается. Тут подали обед. Я нагнулся к миске, черпая ложкой кашу, и вдруг что-то со звоном упало в нее. Смотрю, осколок немецкого снаряда в миске! Длиной около сантиметра, тоненький, такой безобидный с виду железный красавец из стали высшего качества, способный убить человека или причинять столько боли, теперь лежит совершенно спокойно в моей каше! Скорее всего, организм не принимал, отторгал чужеродное тело, боролся с ним долго, и наконец кровавый гной вытолкнул его! Легко стало в голове, и захотелось опять жить! Ну, а осколки в сердце остались, и от них не избавиться. Это на всю жизнь! Каково было мне воевать и бросаться на вражеские танки и пулеметы за власть Советов и за Сталина? Я ненавидел Сталина, но еще больше ненавидел Гитлера! И вот сгорала моя бедная душа меж двух огней.