Сказ столетнего степняка

Он не зря говорил о плане. В народе поговаривали, что каждой области, району сверху дается конкретный план по выявлению народных врагов. Если план не выполняется, значит, товарищи сотрудники плохо работают. Тогда их самих арестуют. Поэтому каждый район стремился выполнять, даже чуточку перевыполнять план в срок. Перевыполнять чуточку – это отправить пару человек сверх плана на эшафот или в лагеря. Не знаю, слухи это или сухая статистика, но такова была действительность того времени. И вот теперь уже я сам должен был выполнить этот чудовищный план любой ценой!

У меня давно был на прицеле известный в прошлом шолак-бельсенды – горе-активист, а ныне салпанкулак – висячее ухо, то есть подслушивающий все доносчик, кляузник. Его ненавидел весь район, но в то же время многие, даже начальники, тихо побаивались. И было от чего. Тот своими доносами и кляузами отправил многих видных людей в лучшем случае в лагеря, а в худшем – на тот свет. Я твердо решил, что пришла пора избавиться от этого чудовища его же методами. Тщательно продумав каждый ход этой тонкой операции, осторожно начал игру. Для начала разослал начальникам районного и областного НКВД несколько домалак арыз – заявлений-анонимок, где было акцентировано внимание на подрывную деятельность салпанкулака. Написал, что он зачастую допускает перегибы в своей работе, дискриминируя тем самым советскую власть в глазах народа. В бытность активистом превышал свои полномочия и забирал последние запасы продуктов у бедного населения, что привело к массовой гибели степняков.

После некоторых колебаний и глубоких раздумий, я также решил, что надо уничтожить и самого следака. Во-первых, его руки уже по локоть в крови безвинных людей, которых он беспощадно ловил и отправлял в ненасытную мясорубку. Он истреблял наш народ с таким рвением, с таким наслаждением, что, глядя на это, у людей волосы стояли дыбом. Он сеял ужас и страх везде на подвластной ему территории. Народ так боялся его, что не смел даже пикнуть, лишь только тихо, про себя проклинал изверга. Да и методы его были изощренными. У меня кипела кровь, и про себя давно вынес ему смертный приговор, но не мог привести в исполнение. Но мысль зрела, не давая покоя. Надо было избавить нашу землю от такого палача. И, по методу оборотней, начал накатывать анонимки на него в вышестоящие структуры НКВД.

Конечно, я понимал, что освободиться от этой железной хватки будет нелегко, а может, и невозможно. Но шел на все сознательно, ни о чем не жалел, и решил на случай неминуемой гибели отомстить сам за себя авансом. То есть, уничтожать побольше врагов, пока это возможно, а когда придет время, уйти со спокойной совестью. Лишь счастливый случай смог бы меня спасти.

И этот случай появился неожиданно.

Как раз в это время сместили и арестовали наркома внутренних дел Ежова. Впоследствии его расстреляли как врага народа. Новым наркомом стал Берия, и прошла очередная чистка в рядах энкеведешников. Это давало возможность привлечь к ответственности приспешников Ежова, коим являлись этот следак энкеведешник и его салпанкулак – сексот.

Наверное, наши анонимки попали в общий поток бурлящих событий, и через некоторое время следака и салпанкулака арестовали. Потом прошла молва в народе, что их расстреляли по приговору тройки. Туда им и дорога!

Таким образом, избавившись одним хитроумным ходом от двух настоящих врагов, я облегченно вздохнул. Не знаю, как все там произошло, но, кажется, все нити оборвались вместе с расстрелянным следователем.

Больше меня по этому вопросу никто не беспокоил.

Война

Вскоре началась война, и про меня вообще забыли.

Несмотря на свой возраст – мне шел тогда сорок первый год, я, по «дружескому совету» руководства, одним из первых добровольцем отправился на фронт Великой Отечественной войны.

До сих пор помню проводы дома. Халима сварила мяса, испекла много лепешек. Мы с детьми молча поели. Всем было тягостно. Трое сыновей и две дочери сильно переживали – казалось, что они вмиг повзрослели и понимают все. Мать благословила, тихо прочитала молитву и обняла меня. Глаза ее были полны печали. Я обнял детей и наказал держаться вместе.

У самого порога Халима, вручая котомку, не выдержала и, наверное, впервые за всю жизнь, при всех обняла меня! Еле сдерживая слезы, прошептала:

– Береги себя! Вернись живым! Вернись, наперекор всему! Мы будем ждать и молиться за тебя!

Сердце разрывалось от горя, но другого пути не было – и я отправился на войну.

Помню, как после скорой переподготовки, шли несколько недель на передовую. Вереница людей, со скатками на спине и винтовками на плечах медленно и непрерывно двигалась неизвестно куда. Лишь командиры часто сверяли маршрут по компасу и уточняли дорогу с кем-то по рации. Только через несколько дней стало понятно, что мы сбились с пути и теперь блуждаем по лесистой, незнакомой местности.