Сказание о Доме Вольфингов

Сед ныне и ал кров, издревле Бэрингов укрывавший,
Рдеет еще помост, но хладеет очаг палящий,
Я не увидел дома своих отцов, и память моя не вместила
Облик чертога, который взяла огненная могила.
Широки были окна, высоко поднималась кровля,
Но не видел я их теперь и больше не помню.
Только коньковый брус еще лежит на помосте,
А вокруг прекрасного дома рассыпаны алые кости:
Лижут их язычки утихшего за ночь пламени,
Пепел да угольки – нет у нас ныне иного знамени.
Пляшут повсюду дымки, сизые призраки прежнего духа.
Прекрасен чертог наш, но странен – для зрения, нюха и слуха.

Молвил тогда Аринбьорн:

– Что же видел ты, о Свейнбьорн? Где же сидел на этом пиру твой дед? Где лежали кости твоей матушки?

Весь чертог обыскали мы, но не обрели в нем
Костей старух наших и детей, опаленных огнем,
Римляне жадны, и, конечно, готовы рискнуть:
А вдруг даже старцы выдержат долгий путь.
В южные грады и страны идти им на долгий постой,
Всех продаст злобный ворог чужеземцам жестокой рукой.

Чело Аринбьорна несколько просветлело, но прежде чем заговорил он, молвил свое слово древний трэл Голтингов:

– Верно, о воины Бэрингов, что не видели мы взятых в бою трэлов среди Римлян, удалявшихся от сожженных домов, и посему нет сомнений в том, что родные наши переправились через реку еще до прихода врагов, и теперь они прячутся вместе с Вольфингами, оставшимися дома, в чащобах за селениями Волков, ибо слышали мы, что Походный Князь не велел Холсан защищать чертог от всего войска Римлян.

Тогда Свейнбьорн подбросил в воздух свой меч и, поймав его за рукоять, вскричал:

– Едем же на поле – туда, где ожидают нас эти тати! Не сказав и слова, Аринбьорн развернул своего коня и направил его к броду; за ним отправилась и вся рать: и было там Бэрингов сто без одного, а Вормингов восемь десятков да семеро.

Проехав по лугу, они спустились к воде, перебрались на другую сторону реки, где ожидавший отряд Оттера встретил прибывших криками; те же, хоронясь, пересекали реку.

Оказавшись на другом берегу, Аринбьорн стал посреди воинов Оттера и вскричал:

– Где же Оттер? Не вижу Походного Князя. Жив он или нет?

Тут ряды расступились, и, представ перед Оттером, Аринбьорн молвил:

– Князь, ты цел и невредим, хотя многие пали и приняли раны, и отряд твой не очень уменьшился в числе, хотя род Бэрингов лишился крова над головой, а дети, старцы и жены Медведичей уведены в плен. Что это? Неужели бродячие тати могут теперь жечь и грабить Марку, возвращаясь домой невредимыми, а вы будете только смотреть на них, не разогревшись в бою, не запятнав клинка?

Ответил Оттер:

– Ты скорбишь об утрате своего дома, Аринбьорн; но хорошо уже то, что, потеряв древесину, принадлежавшую твоему роду, мы не утратили его плоть и кровь. Скорлупка сгорела, но ядрышко цело, ибо родичи твои сейчас прячутся в лесу вместе с Вольфингами, оставшимися дома. Среди них много тех, кто способен еще сражаться, и сейчас они уцелели, ведь Римляне, похоже, не станут разыскивать их.

Выкрикнул Аринбьорн:

– Когда же успел ты, Оттер, узнать все это, если бежал от Римлян так быстро, что отец в твоем войске не ждал сына, а сын – отца?

Говорил он громко, так что слышали многие, и некоторые не одобрили слов его. Ибо зло и раздор среди друзей вырвались наружу. Впрочем, другие так рвались в битву, что слово Аринбьорна показалось им разумным, эти в гневе и гордости хохотали.

Оттер же отвечал кротко, потому что был человеком отважным и мудрым:

– Не бежали мы, Аринбьорн; не умеет меч летать иначе, как перепрыгивая с железного шелома на шерстяной плащ. Не полезнее ли мы сейчас живыми, о мужи Бэринги, чем были бы наши бездыханные трупы?

Аринбьорн медлил с ответом, только лицо его побагровело, словно бы он пытался поднять великую тяжесть. Тогда Оттер продолжил:

– Когда Тиодольф с большим полком присоединится к нам?

Собеседник ответил ему уже спокойнее:

– Может быть через час, а может, и поболее.

Тогда сказал Оттер:

– Тогда советую я оставаться здесь, а встретившись с Тиодольфом и соединив как подобает ряды, немедленно навалиться на Римлян, ибо тогда нас будет больше, а сейчас мы уступаем врагам в числе, и, без промедления вступив в битву, просто поможем им.

Аринбьорн молчал, однако один Бэринг по имени Торбьорн сказал тогда так: