Сказание о Доме Вольфингов

Правильно молвишь, дочерь, я – Богиня не из больших,
Но Богов мне ведомы думы – видимы замыслы их.
Рок, грозящий нам, мне известен, но я решила молчать,
И на уста наложила каменную печать.
Пусть шлема железо разрубит ударом могучий враг,
Но искусник-кузнец починит и вновь в сече стальной шишак.
Если б только могла я даже на миг охранить
Жизнь моего любимого! Но не мне его чашу пить.
Любит муж сей и тело мое, и свой славный и древний род,
Для него я хотела победы, и в этом причина моих невзгод.
Горе мне, ибо гибнет радость и надежде моей не жить.
Солнцу весеннему над опустевшей землею весело не восходить.
Теперь же, прощай, о дочерь, при прощанье не место тебе
Обреченных на смерть и несчастных, покорившихся грозной судьбе.
Мне его больше не видеть, но ты встретишь отца еще раз,
Светлого, в счастье, надежде и в ликовании глаз.

Тут Холсан приблизилась к матери и опустилась перед нею и в слезах припала к ее коленям, Вудсан же целовала и ласкала ее; руки же Тиодольфа как бы сами собой прикоснулись к голове дочери, он с нежностью, но как бы не узнавая, смотрел на нее.

Потом, поднявшись, Холсан еще раз поцеловала мать и отправилась своим путем с лужайки на место Схода людей ее племени.

Когда же супруги остались одни, Вудсан молвила:

– О Тиодольф, слышишь ли ты меня, понимаешь ли?

– Да, – ответил тот, – когда ты говоришь о некоторых вещах – о нашей любви, о дочери, ставшей плодом ее.

– Тиодольф, – спросила Вудсан, – и сколько продлится наша любовь?

– До конца дней наших.

– А если ты погибнешь сегодня, где окажется наша любовь? – продолжила Вудсан.

И ответил он:

– Ныне скажу – не знаю; хотя было время, когда я говорил, что она будет обитать в душе Волчьего рода.

– Ну а когда душа эта умрет и рода не станет?

– Во времена прошедшие, – молвил он, – отвечал я, что жить ей вместе с Племенами Земли, но теперь опять признаюсь: не ведаю этого.

– Укроет ли ее Земля, – спросила Вудсан, – когда умрешь ты и положат тебя в курган?

– Так говорила ты в ту последнюю нашу ночь, – ответил он, – и теперь я ничего не скажу против твоего слова.

– Счастлив ли ты, о Волк Своего Народа?

– Зачем ты спрашиваешь меня, – ответил он, – я не знаю; мы были в разлуке, и я тосковал о тебе; теперь ты здесь, и с меня довольно.

– А как же люди твоего рода? – спросила она. – Разве тебе не тоскливо без них?

Ответил он:

– Разве не говорила ты, что я не принадлежу к их числу? И все же они были моими друзьями и нуждались во мне; я любил их. Но сегодня вечером они не вспомнят обо мне – ну разве чуть-чуть. Ведь они одержат победу над врагом, как предрекла Холсан. Что же тогда мне делать? Забирать все у тебя, чтобы поделиться с ними крохами?

– Ты мудр, – сказала она. – Выйдешь ли ты сегодня на бой?

– Похоже, что выйду, – ответил тот.

Молвила она:

– А наденешь ли сплетенную гномами кольчугу? Ибо если наденешь, будешь жив, если же нет – умрешь.

– Надену, – ответил он, – чтобы жить и любить тебя.

– А не кажется ли тебе, что лежит на ней зло? – спросила она.

Тут вернулась на лицо Тиодольфа доля прежней отваги, и он ответил:

– Так и показалось мне вчера, когда я впервые сражался, надев ее. Не получив и удара, я пал на луг и был посрамлен… я бы погиб тогда, если бы не ты. Но не может быть, чтобы связывалось с ней нечто злое, ибо ты сама сказала мне в ту ночь, что не лежит на кольчуге злой вирд.

Молвила Вудсан:

– А если солгала я тебе в ту ночь?

Рек Тиодольф:

– Лгать, не ведая стыда, в обычае у Богов, и нам, смертным, подобает терпеть.

– Ах! Насколько ты мудр! – воскликнула она и умолкла, чуточку отодвинувшись от него, сплетая и расплетая пальцы в горе и гневе.

Потом Вудсан успокоилась и снова сказала:

– А умрешь ли ты, если я попрошу тебя об этом?

– Да, – ответил Тиодольф. – И не потому, что ты – Богиня, а потому, что ты сделалась моей женой и я люблю тебя.

Вновь помолчав недолго, сказала она:

– Тиодольф, а снимешь ли ты хоберк по моей просьбе?

– Да, да, – ответил тот, – и оставим теперь Вольфингов и битву их, ибо они не нуждаются в нас.

Помолчав уже подольше, молвила она холодным тоном:

– Тиодольф, приказываю тебе – встань и сними кольчугу.