Сказание о граде Ново-Китеже

— Город! На две трубы меньше Москвы! С улицы на улицу, от плетня к плетню, от колодца к колодцу по Ново-Китежу пронеслась уже весть, что стрельцы поймали в тайге и привели в город мирских людей. Посмотреть на этакое диво кинулся весь город. По глубокой грязи улиц бежали мужики, обернув вокруг пояса полы зипунов и кафтанов, спешили бабы, высоко подняв подолы, мчались мальчишки; разбрызгивая фонтаны грязи, скакали верховые, волоклись телеги. И все разом остановились, увидев мирских, потом окружили их живым кольцом. Долго молча и робко разглядывали, и не скоро послышались первые голоса:

— Глянь, бороды бриты! Образ богомерзкий!

— Неверы!.. Антихристы!

— Скрадом к нам пробрались. Доглядчики!

— Обожди, спасены души! А как же они через Прорву прошли? И болотный засос их за ноги не схватил?

— Мирские все могут! Им нечистик помогает. И снова замолчали, разглядывая пленников кто испуганно, кто с отвращением, а кто просто с любопытством.

Глядели и пленники на стоявших кругом людей. Истые русские мужики суровой, трудной жизни. Правда, все чуть скуластые, с чуть раскосыми глазами; волосы у большинства черные, блестящие и жесткие. А мало ли в русской крови всяких других кровей бродит и пенится? Одеты все бедно: толстое домотканое сукно, самодельная пестрядь, крашеная посконь, холсты, дерюга, пеньковое рядно. У нас из этого половики, конские попоны и мешки делают, а здесь шьют кафтаны, зипуны, портки, рубахи, сарафаны. Покрой одежды старинный, как на исторических картинах, все длиннополое, длиннорукавное.

2

Долгое напряженное молчание прервал веселый смех Птухи. Стоявшая в первых рядах молодица, судорожно перебирая красные глиняные бусы, с испугом смотрела на бритое лицо мичмана.

— Ишь как на меня глаза пучит! — усмехнулся Птуха я повел на молодицу ласковым черным глазом. — Может, во сне меня видела, красавица?

— Ой, срамной какой! Лицо как коленка голое! — попятилась молодка. — Свинья необрядная!

— Зачем ты его так, девка? — примирительно сказали и толпе. — Мирской аль ново-китежский, родня мы.

— Знамо так! — дружно поддержали в толпе. — Василия Мирского, упокой господи его душеньку, помните? Говорил же он, что и в миру наши земляки, русичи, живут.

— Не земляки, а чужаки! Поганцы, чертово отродье, змеи шипящие!

. Это выкрикнул звонким горловым голосом высокий рыжебородый человек в нарядном кафтане до пят, не из сермяги или дерюги, а из добротного сукна ядовито-желтого цвета. Лицо его сплошь, кроме носа и узкой полоски лба, заросло густыми рыжими волосами. В тусклых оловянных его глазах затаилось зверино-злобное и рабски подлое. Нехорошее лицо, опасное!

— Прелестный голос! — поглядел Птуха на рыжебородого, — Удивлялось, почему он в одесской опере не поет. А рыжебородый завопил кликушно:

— Антихристы!.. Сыны дьявола! У них на голове рога сатаны!

— Патрикей скажет, только слушай! — насмешливо протянули в толпе. — Где они, рога-то?

— Под шапкой у них рога! — резко крикнул рыжебородый. — Сбей шапку, пощупай!

— Тю! Зачем сбивать? — Птуха снял мичманку и наклонил голову. — Щупайте, граждане! Какие же мы черти? И нас, как и вас, мама родила.

Ближний парень протянул руку, с опаской пощупал и крикнул радостно:

— Гладкая, как и у нас! Ей-бо, гладкая! Нет рогов!

Рыжебородый оттолкнул зло парня и пошел на мирских. Он остановился против Сережи и взвизгнул:

— А где третий глаз во лбу? Открой третий глаз, псёнок! У-у!.. Палачу бы под топор тебя! Чтоб и семени вашего не осталось!

Рыжебородый тянулся руками к Сереже. Казалось, он сейчас бросится душить мальчика. Сережа не отступил, не попятился, а ударил сильно по тянувшимся к нему рукам и крикнул:

— Ты, рыжий, не очень!..

Рыжебородый сунулся было ближе к Сереже, но мичман незаметно двинул его локтем в бок и сказал вежливо:

— Я, конечно, извиняюсь.

— Стрельцы, пошто мирским волю даете? — закричал слезливо рыжий, потирая бок. — Бейте мирских нещадно!

В толпе нашлись у него единомышленники. Это были молодые, сытые и мордастые парни. Их кафтаны, тоже из цветного хорошего сукна, были подпоясаны туго и высоко, выше пояса, а рукава засучены. Так выходят кулачные бойцы на «стенку».

— Бей мирских! — закричали мордастые парни. — Наш святой град пришли разведать!

— От царишки московского подосланы!.. Бей!.. Но из толпы закричали и другое:

— Не тронь мирских! Мы, может, тоже к миру тянемся!

— Мужики, помолчите! Орут как непоено стадо.

Это крикнула бабенка, коротенькая, но матёрая и крепкая, как грибок, с властными, мужскими повадками. На животе ее висел лоток, а на нем, под тряпицей, дымились горячие подовые пироги и калачи, густо обвалянные мукой. Широкое, лукавое и умное ее лицо пылало гневом и брезгливой ненавистью. Она встала против рыжего и сказала не громко, но сильно:

— Чо к младеню лезешь? Пошто на мирских народ натравляешь? Будь ты трою-трижды на семи соборах проклят, Душан!

Рыжебородый опасливо попятился:

— Понесла без весла! Молчи, баба, когда мужики говорят.

— Сам молчи, шептун! Вцеплюсь, рыжий пес, ногтями в твое рыло, и женка твоя не узнает, где что у тебя!

— Ах ты ведьма! — взревел рыжий, бросаясь на пирожницу.