У ног рыбаков лежали на рогожах огромный усатый сом и широкие, как подносы, лещи.
— А ваше подношение? — спросил кузнеца с любопытством Виктор.
— Вот мое подношение! — взмахнул Будимир огромными кузнечными клещами. — А мало будет, кувалдой в лоб!
— Добро! — весело сказал Птуха. — Так держать, браток!
— А эти кто? Погляди. Витя, погляди, — потянул Сережа брата за рукав. — На Кожаного чулка похожи. Верно?
Сережа показывал на двоих худолицых, с темной кожей, с блестящими зоркими глазами. Они выделялись своей одеждой, короткими безрукавными кафтанами-лузанами из звериных шкур мехом наружу, штанами из ровдуги, поршнями из кабаньей кожи с высокими, до колен, гетрами из ровдуги же, похожими на кожаные чулки, и шапками из рысьего меха. Только эти двое пришли в Детинец с оружием: черными луками из мореного дуба с желтыми, прозрачными тетивами из медвежьих жил. Были у них и рогатины с широкими железными лезвиями на толстых ратовищах.
— Лесомыки это, — объяснил Сереже Будимир. — По тайге мыкаются и зверя всякого промышляют и под деревом стоячим, и под колодой лежачей. В тайге и живут, в сузене глухом.
— А пошто не жить? — сказал добродушно один из лесомык. — Лес — божья пазуха. Кого хошь напоит и накормит, ежели ты с умом и силенкой тебя бог не обидел.
Силенкой лесомыка не был обижен. Мощное, цепкое, жилистое, звероватое было во всем его плотно сбитом теле:
— А ты погляди-ка, малец, какое подношение они посаднику приволокли, — подтолкнул Будимир Сережу к охотникам. — Видал такую диковину лесную?
На разостланной медвежьей шкуре лежал дикий кабан, Матерый секач.
Из длинной пасти с кривой губой торчали страшные, изогнутые острые клыки. Блестела на солнце щетина, твердая от смолы, черная на боках, рыжая под горлом и на брюхе.
— Здоровенный, язви его! — похвалил капитан, сам опытный охотник. — Не иначе, одинец[13]
. С таким не шути. Силен ты, брат, — улыбнулся он охотнику.— Знамо, силен! — гордо, со спокойной силой ответил лесомыка. — Народ у нас могутный и породный. Леса непроходимые да болота породу нашу сохранили. И край наш дивно богатый и хлебушком, и медом, и рыбой, и зверем.
— Всего нам господь дал, — вздохнули в толпе, — только счастьем обделил.
— Погоди-ка, друг, а ведь я тебя в тайге видел, — сказал вдруг Ратных, приглядывавшийся к охотнику, и выдернул из его берестяного колчана стрелу. — Признавайся, это ты в меня в тайге стрелял? Такую стрелу я уже видел! Как нашли вы нас?
Лесомыка смутился, ответил тихо:
— Эва! Вы на всю тайгу шумели, о каждый пенек спотыкались. Ты-то тихо ходить умеешь, а эти, — кивнул охотник на летчика и мичмана, — как медведи ломились. Тебя мы последним нашли,
— И в город побежали, и стрелецкую облаву на нас наслали?
— Приказ у нас от посадника строгий: всех сумнительных людей имать, — виновато потупился охотник. — Не обессудь, мирской, подневольные мы.
— Ладно, язви тебя. Мы не сердимся. А как зовут тебя?
— Пуд Волкорез меня кличут, — охотно ответил лесомыка.
— А я Сережа Косаговский, — подошел к нему Сережа, протягивая руку. И, подумав, добавил: — Из двенадцатой школы, имени Крупской. Я хотел вас спросить: вы и на медведей охотитесь? — заинтересованно указал он на медвежью шкуру.
— И медведя валил, сыне. Вот она, рогатина-то. Лишь бы рука не дрогнула и нога не посклизнулась.
— А если дрогнет? — доверчиво поднял Сережа глаза на охотника.
Стоявшие вокруг люди засмеялись, улыбнулся и лесомыка.
— Тогда, сыне, медведь-батюшка с тебя шапку снимет вместе с волосами и с кожей.
— Надо же! — сказал Сережа.
— Медведь на тебя сам не полезет, — сказал Будимир. — Ты другого зверя бойся!
Волкорез хитровато прищурил глаза и, глядя на верхние окна посадничьих хором, сказал понимающе:
— Про рысь говоришь, что наверху живет? Самый подлый зверь! Сверху падает и терзает, опомниться не дает!
— Вот то-то что сверху! — заговорила, заволновалась толпа посадских, и все задрали головы, глядя с ненавистью на окна хором. — Вся рысья повадка… Капкан хороший нужен!
— Дубина хорошая!.. Да топор!
— Цыц вам, мужики-горланы! Галдят, как галки на пожаре! — раздался вдруг властный голос.
3
С верхней площадки крыльца презрительно и скучающе смотрел на толпу красавец и щеголь, стройный, тонкий в талии, белозубый, белолицый и нежно-румяный. Усы мягко пушились, небольшая бородка ласково курчавилась.
«Оперный опричник! Драматический тенор!» — подумал Косаговский, почувствовав вдруг острую неприязнь к этому щеголю.
И одет был красавец по красоте своей: в темно-зеленый бархатный кафтан, малинового цвета атласные штаны, заправленные в мягкие чедыги, сапожки из желтого сафьяна на высоких красных каблуках с серебряными шпорами. Рукоять длинной тонкой сабли искрилась драгоценными камнями, а в ухе посверкивала изумрудом золотая серьга. Так казалось неопытному глазу, а капитан видел, что все это грубая подделка: на сабельной рукоятке фальшивая бирюза, граненые цветные стекляшки, в серьге тоже блестит зеленое бутылочное стекло.