Сказание о граде Ново-Китеже

— Вела их преподобная старица Анна, а ей ангел господен путь указывал, — важно сказал поп.

— Дед, расскажи мирским поведание о граде нашем, — обратился к нему Истома. — Всю досюльщину древнюю поведай. Ты летописатель. Иди-ка сюда, мирской, — позвал он капитана и подвел к вделанному в стену шкафчику. — Вынимай, смотри.

Капитан вытащил из шкафчика книгу, огромную, как столешница, в деревянном переплете, обтянутом кожей. Это был, скорее, сундук, а не книга. Подошедший Виктор постучал по деревянному переплету:

— Теперь я понял, почему говорят: прочитал книгу от доски до доски,

Ратных раскрыл книгу. На первом листе была искусная заставка в черную и красную краски. Он взялся за край страницы, чтобы перевернуть, и, не поверив, пощупал еще раз. Нет, не бумага это была, а обработанная неизвестным способом березовая кора. Вот почему книга была такая толстая!

— Берестяная книга! — удивленно сказал капитан. — Вот чудо! Правда, слышал я, будто в одном таежном селе в церкви были берестяные книги. Узнали об этом музейные работники, примчались туда, а книг нет уже. Псаломщик их на растопку пустил. А ваша книга давно написана? О чем она говорит?

— На берестех сих вся история Ново-Китежа написана. При старице Анне ее начало. Века три, почитай, ей будет. — Истома раскрыл книгу на титульном листе и прочитал: — «Поведание о достославных предках наших и како, по изволению божьему, русские люди срубили в дебрях да раменях град Ново-Китеж, како живяху там».

— Ново-китежская летопись! — Капитан осторожно, с уважением перекладывал толстые, закапанные воском листы, исписанные крупным, тщательно выведенным уставом[17]. И время, как пучина, сомкнулось над его головой. Древние коричневатые чернила из дубовых орешков уже выцвели. Клякса! Двести лет этой кляксе! Писал летописец, задумался, дрогнуло гусиное перо, и вот!.. О чем повествовал он, не мудрствуя лукаво, словами простыми и скупыми? Какие события могли быть в этом глухом медвежьем углу?.. «В сем году злой мороз ржицу озимую побил, а летом и яровые без дождя сгорели. И в граде Ново-Китеже, до нового хлебушка, и конину, и собак, и всяку нечисть едяху…»

— Это древняя книга, — сказал Истома, — она в соборе нашем хранится. Дед ее на дом взял, чтоб подновить. Выцвело письмо. А писали ее прежние летописцы: поп Никодим, поп Сильвестр, поп Мокий и другие. А это книга новая, — вытащил Истома второй том.

— В нее напишу я завтра, как в град наш, попущением божьим, мирские люди пробрались. О вас напишу, — важничал поп. — Все сугубое должен я записывать.

— Теперь дед летописец ново-китежский. Опять поп. За это ему кормы и питие от старицы положены, — объяснил Истома.

— А гостей редькой угощаешь. Эх, батя! — упрекнул попа мичман.

— Хоть и пьет дед до изумления, — продолжал Истома, — а грамматик он зело ученый, грамоту многу познал и книжному урядству вельми обучен. Дед, расскажи мирским поведание. Ты всю летопись прочитал и всю дивно помнишь.

— Что разглядят они, неверы, в сумраке времен старопрежних? — задрал Савва нос-пуговку. — Душа у них темная.

— Я тебе за это братину полугару поставлю.

— А деньги у тя есть? — покосился недоверчиво поп.

— Алтын да два гроша.

— Тогда лучше пенника, чтоб язык мой развязать. Прилепе язык к гортани моей… Бежи скорее, Истома!

Глава 5 Написано на берестех Книга «Исход» [18]

Ведет дорога длинная

Туда, где быть должна

Муравия старинная,

Муравская страна.

. . . . . . .

. . . . . . .

И едет, едет, едет он,

Дорога далека.

Свет белый с четырех сторон,

И сверху облака.

А. Твардовский, «Страна Муравия»

1

Братина, деревянная полуведерная посудина с носиком, шибала в нос спиртным духом. Ее, полную пенником, принес из кабака Истома.

Поп Савва раскладывал по столу цветные камешки, гальку с берегов озера Светлояра.

— Этот, пестренький, — нашего града основание. Беленький — белого железа отыскание. Желтый — народа ново-китежского угасание и желтолицых людей пришествие. Зеленый — дыры в мир ототкнутие. Красный — зарево пожара, бунт народный и веча конец. Теперь не собьюсь я…

Он сделал глоток из кружки.

— Красноглаголиво, произощренно, витийственно слагали прадеды наши поведание сие. Словесный мед и пища для души! А я, бедным и грешным языком моим, поведаю как могу…

Поп сделал еще глоток, побольше, и торжественно сказал:

— А начало всему в году от сотворения мира семь тысящ сто осьмидесятом[19]…

Ратных сидел в углу, откинувшись к стене и закрыв глаза, чтобы сосредоточиться на рассказе попа. Савва, бражник и подлая душа, был красноречив, талантлив, как древний летописец. И вставали перед глазами капитана яркие картины народного восстания.

…Последние отряды Степана Разина изнемогали и таяли в неравных боях с царскими воеводами, бросались отчаянно на бердыши и копья царских стрельцов и рейтаров.