Сказание о граде Ново-Китеже

— А на посадском народе теперь облога белым железом лежит, — горько сказал Истома. — И в городе, и в деревнях на все облога: и на курицу, и на собаку, и на кошку. Зимой прорубь в озере сделаешь, воду брать, и за ту щепотку белого железа в Детинец неси. А еще огульные работы придумали. Выгонят стрельцы весь посад или всю деревню, всех без разбора, огулом и ведут в Ободранный Ложок. Сказано же: огульная работа! А старица говорит — богова работа. Не пойдешь — стрельцы семь шкур спустят, а на Ободранном Ложке с тебя восьмую шкуру сдерут! Из последних сил выбьют! Горше адовой муки тот Ободранный Ложок. Сколько там душ загубили! Возами мертвецов возят в тайгу, на древнее кладбище, а теперь там такое кладбище — глазом не окинешь. На городских кладбищах запрещено тяглецов умерших хоронить, чтобы бабьего воя не было.

— Не гневи, Истома, господа вседержителя роптанием своим. Благостно живем, по преданиям дедов и прадедов наших! — умильно возвел поп глаза к потолку. — И вот вам весь сказ: про белое железо и про заворуя Ваську Мирского. Не бывать бунтам противу Детинца!

— Пес ты старый, глухой, слепой и бесчухий! — вскричал Истома. — Не загадывай, поп! Таскал волк, потащут и волка. Узришь ты бунт! На щепки Детинец разнесут!

Но упившийся поп уже спал, положив голову на стол.

— В жизни не слыхал такого популярного доклада, — мрачно ухмыльнулся мичман, глядя на попа. — Бурные аплодисменты! Все встают.

Истома бесцеремонно сдернул «докладчика» с лавки и, подсаживая в зад, затолкал его на полати. Увидев, что и Сережа спит, полулежа на лавке, он осторожно поднял ноги мальчика на лавку, сунул ему под голову засаленную подушку и накрыл своим кафтаном.

Глава 7 Ночной разговор

Где деготь был, там след останется.

Пословица

1

Косаговский, нагнувшись к чадику, с растерянной какой-то улыбкой глядел на листочек, только что вытащенный им из кармана кителя.

— Что это у вас? — спросил капитан.

— Календарный листок. Дома сорвал и в карман положил. На листке кроссворд, думал в Балашихе буду решать.

Ратных наклонился, через плечо летчика взглянул на листок и покачал головой.

— Всего суток пять, как мы с Забайкальской выехали на рассвете, а событий и приключений на целый роман.

Виктор перевернул листок, и капитан прочитал на обороте:

— «Как хранить зимние вещи» и «Как делать рисовый пудинг».

— Как раз то самое, что нам нужно! — мрачно сострил Птуха.

— Погодите, Федор Тарасович. Тут есть еще «Исследование галактики».

Капитан обернулся — его тронули сзади за локоть. Это был Истома, куда-то уходивший. Странный взгляд юноши, тревожный и торжествующий, удивил капитана.

— Вы что-то хотите сказать нам, Истома?

— Есть у меня белое железо, — шепнул юноша, взглянув опасливо на полати, где храпел поп. — У соборного протопопа чуток достал. Пробую вапу[26] из него сделать. В боковушке своей от деда прячу. Вот!

Истома положил на стол кожаную затяжную кису. Растянув ее, высыпал на ладонь капитана сероватую металлическую крупу.

— На махорку-полукрупку похожа, — удивился мичман.

Металл не блестел, словно пыльный, не производил впечатления. Крупные зерна были круглые, скатанные. Капитан взял зернышко, покатал в пальцах, прикусил зубом.

— Я так и думал! — сказал он и часто задышал. — Давайте, Виктор Дмитриевич, Сергунькин нож и кислоту. Он словно в воду глядел, пригодилась его кислота.

Сережиным ножом зачистили большое зерно и стряхнули на него со стеклянной палочки каплю кислоты. Металл не изменился.

— Так и есть, язви его! Платина! — сказал торжествующе капитан.

Слово упало в тишину тяжело, как тяжел был и сам металл. Мичман осторожно, почтительно взял с ладони капитана самородок и понюхал его, будто у благородного металла должен быть свой, особый запах.

— Платина! — с уважением повторил он. — Это же кошмар!

— Крупные самородки старатели зовут шарашками, а крупу помельче — блошками, — передвигал капитан по ладони зерна платины. — И я голову даю на отсечение, что это та самая платина, о которой я вам рассказывал, Виктор Дмитриевич. Та, что братчики через границу несут. Такая же обработанная, скатанная, аллювиальная.

В окно вдруг постучали, и невнятный голос крикнул что-то с улицы. На дворе залаял Женька.

— Кто это? — насторожился капитан.

— Обхожие стрельцы приказ дают гасить печи и огни, от пожару. — Истома задул чадик. — Да и поздно уже. Скоро первые кочета запоют.

— Выйдем во двор. Поговорить надо, — сказал Ратных.

2

На дворе навстречу им обрадованно бросился Женька. Над Ново-Китежем висела зеленая луна. Скупо тлели в городских избах лучины и чадики и гасли один за другим. Только в Детинце не гасли окна. Немую тишину всколыхнул вдруг жалобный, отчаянный крик. Грабят кого-нибудь или убивают? Но никто не откликнулся на призыв о помощи, не щелкнула ни одна щеколда. Только стрельцы на стенах Детинца начали протяжную перекличку, возглашая славу русским городам.

— Сла-авен!.. — кричал невидимый в ночи стрелец, постукивая древком бердыша в бревенчатый настил стены. — Славен город Вязьма!