Сказание о граде Ново-Китеже

Виктор не расслышал голос за дверью, а капитан схватился за голову:

— Не может быть! Вот радость-то! Он поспешно отодвинул засов и распахнул дверь. Тихо, как из сна выходя, шла к Виктору Анфиса. Лицо ее будто обрезано по лбу и щекам глухим черным платком. Она надела жальбу, черное печальное платье, — траур по убитому отцу. Тихие серые ее глаза с испугом смотрели на Виктора, на его забинтованную шею и на лицо, измазанное в крови.

— Светик мой, жив! Жив!

Неудержимо хлынуло все затаенное, скрываемое от людей. Она обхватила Виктора за шею, прижалась головой к его груди и задохнулась в рыданиях. Виктор наклонился к ее лицу, сказал с тихой, ликующей радостью:

— Пришла… Вернулась. Я боялся…

— Знаю, чего ты боялся. — Она говорила, не поднимая головы от его груди. — Преставился мой родитель. Не в честном бою, а в бою неправедном. В прах его разнесло. — Анфиса перекрестилась. — Жил батя грешно. Вечно буду молиться за его душу, а меж нами кровь его не встанет.

Виктор крепче прижал ее голову к груди. Мальчики спали, их не разбудил приход Анфисы; капитан и Истома растроганно глядели на встречу Виктора и Анфисы, и только мичман заметил, что вместе с дочерью посадника в собор пришла и еще одна женщина. Она укутала лицо в узорный плат и низко надвинула поверх шапочку, обложенную мехом. А под шапочкой беспокойно бегали в красных прожилках глаза горького пьяницы.

— Тю! Тут какая-то тайна! — сказал Птуха, описывая круги около женщины. — А ну-ка!

Он невежливо потянул платок и отступил в изумлении.

— Приветствую! Явление восьмое, те же и поп Савва!

Из платка показалась хитрая, распухшая от комариных укусов физиономия попа.

— Как ты сюда попал? — строго спросил деда Истома.

— Погоди, внучек, дай бабью одежину снять. — Поп начал снимать платок, кацавейку, юбку. — Как разогнали скоропалительные самопалы бунташную посадчину, так и кинулся я к государыне Анфисе. Она ведь голубица, она добренькая, и умолил я ее свести меня с вами, с мирскими. В мир уйду! Здесь мне оставаться не с руки. Сидел я с верховниками в осаде? Сидел! Посадские за это на меня зубы точат. А потом с вами Детинец на слом брал? Брал! Старицу боголюбивую непотребными словами костерил? Костерил, еще как! Она мне это теперя припомнит, семь шкур с меня спустит! Одна дорога мне — вместе с вами в мир уходить.

— Завязало тебя, попище, калмыцким узлом? — усмехнулся мичман. — Теперь не выпутаешься!

— Звонил поп Савва во всю мочь, а теперь с колокольни прочь! — с холодным презрением сказал Истома. — Теперь вертится, как вор на толчке!

— Погоди, Савва, мы сами не знаем, уйдем ли в мир, — сказал капитан. — И рады бы в рай, да грехи не пускают.

Анфиса, стоявшая с Виктором в стороне, подошла к капитану:

— Мирской, я пришла вам помочь. Никто, ни одна душа не увидит, как вы уйдете из собора. Тайником подземным уйдете. Из собора подныр под землей идет. Таем и уйдете. Батюшка покойный перед боем, перед тем как на коня ему сесть, рассказал мне о подныре. «Чую, — сказал он мне, — что настал недобрый час, смута и разоренье будут, и смертоубийства, и большой пожар в Детинце неминуем. Ты в этот недобрый час и беги этим тайником. В тайгу выйдешь и к лесомыкам уходи, на их выселки».

Капитан, Косаговский и Птуха переглянулись понимающе.

— Нашли мы этот тайник, Анфиса, — сказал капитан. — В подполье собора он начинается…

— А пройти подныром не просто, — перебила его Анфиса. — Развилок там много. Не на ту свернешь — и будешь до последнего своего вздоха под землей бродить.

— Мать богородица, страсти какие! — попятился поп Савва.

— И это знаем. А как же пройти? — спросил Ратных.

— Вот, бери! — протянула ему Анфиса тонкую полированную каменную плитку. — На ней верный путь по тайнику указан.

Капитан поднес плитку к семисвечнику. Он рассчитывал увидеть план подземного хода, а увидел высеченные знаки. Были на плитке крест, круг, подкова, были прямоугольник, стрела, треугольник, косой крест, полумесяц и другие. Они были высечены тремя вертикальными колонками, один значок под другим.

— Знаки эти маячить вам будут в подныре, — объяснила девушка. — Но и обманные знаки там есть. На каждой развилке знаков много, а идти надо на тот знак, который на каменной этой дощечке указан. А коли обратно пойдешь, на обратную сторону дощечки гляди.

— Створные знаки, чтоб я пропал! — воскликнул обрадованно Птуха. — Теперь распутаем подземный фарватер!

— Возьми и это, мирской. — Что-то тихо, мелодично звякнуло, когда Анфиса выпростала руку из-под опашня. На руке ее, ниже локтя, было надето железное кольцо, а на нем висели три больших старинных, винтом, ключа. Девушка сняла кольцо с руки и протянула его капитану. — «Две двери под землю ведут, в подныр, а через третью дверь на свет божий выйдешь», — сказал мне батюшка, когда в последний раз со мной прощался.

— Спасибо, Анфиса, — смущенно сказал капитан, — но только мы те два замка… Сломали мы их! Извините, побезобразничали. А нет ли еще таких ключей у кого-нибудь и дощечки такой же, не знаете, Анфиса?

— Знаю. У старицы есть, а более ни у кого. Батя мне так сказал.