Сказание о верном друге. Тайна седого тугая

— Боязнь за свою шкуру была сильнее его, — говорил Серафим Александрович. — А старость, она ведь уже ничего не боится, даже самой смерти… Макар мне сказал: «Вины большой за мной нет. Был трусом, им и остался. Если найдете захоронку, сами увидите. Перед уходом закопал я ее под лачужкой на левом берегу реки. От того места напрямик через островок как раз видно устье Курук-Келеса. Хоть бы одним глазком увидеть родные места… Э! Да что там! Лишнее бы от себя отвести… Немного жить-то осталось!» Так и сказал.

— Да… — Степан в сердцах плеснул в пиалу из чайника. — Как говорит моя Галушка, гепнулся, репнулся, та еще и перекандубачився. Надо бы поискать захоронку, а?

— Поискать-то можно, да Михаил вроде против.

— Серафим Александрович, ты давнишний наш друг. Конечно, Михаилу искать было бы сподручней, он эти места не хуже собственного сада знает, да раз заартачился — не вдруг его повернешь, упрямый… Вам с пацанами-то все равно, где рыбачить. Так плывите на Птичий, заодно и поищете.

Смысл слов плохо доходил до сознания Пулата, со страхом он вглядывался в темноту, где ему мерещился злоумышленник.

Вот опять зашуршала ветка… Так и есть: черная фигура передвинулась на другое место и вдруг будто растаяла.

Мужчины поднялись из-за стола.

— Может, подбросить вас до острова?

— Нет, своим ходом пойдем. Михаил лодку обещает.

— Ну, добро!..

Уже погас свет в саду, а Пулат все сидел у окна и прислушивался к шорохам и звукам.

Ночная бабочка тревожно застрекотала крылышками по стеклу.

Сейчас для мальчика было важно, чтобы кто-то сильный и близкий оказался рядом. Но никого… Совсем один. Зачем он поехал сюда, почему не послушался мамы?!

Сладко посапывал Радька.

Забыв про ссору, Пулат попытался разбудить товарища. Но тот только мычал и сердито дергал плечом.

От страха, от досады на засоню Радьку, Пулат приткнулся возле товарища и затаился. Теперь ему не выбраться отсюда. Недаром Михаил по-разбойничьи прятался в кустах. Быть беде! Услышанное и увиденное не давало ему покоя.

Потом он потихоньку закрыл окно, задвинул задвижку на двери, втиснулся между стеной и Радькой и, глубоко вздохнув, тревожно заснул.

Глава четвертая ЖЕЛТАЯ РЕКА

Ух, и красивая же река Сырдарья, как будто специально для путешествий!

Из дневника П. Хангамова

Пока Серафим Александрович хлопотал у лодки, Радик и Пулат носили к берегу походное снаряжение. Радик с беспокойством поглядывал на товарища, бледного и вялого, будто больного. И в этом его, Радика, вина: знал ведь, какой Пулат неженка. Наливая воду во фляги, он сказал виновато:

— Хочешь, поменяемся шариковыми ручками: у моей десять цветов, а у твоей четыре… Хочешь?

— Зачем?

— Так просто. Думаешь, мне жалко? Ни капельки.

— Нет, не надо… Как мне сказать… Я хочу домой вернуться…

— Да ты что! — возмутился Радик. — На меня обиделся? Из-за такого пустяка отказаться от похода! Ну, раз так, я извинюсь перед тобой.

— Да я не обиделся…

— Трусишь? Боишься утонуть, мамочкин сыночек, Пулханчик-кисынька?

— Замолчи, нисколько я не трушу. Просто голова болит.

Для мальчишки нет ничего страшнее подозрения в трусости. Что угодно, только не это! Все достоинства человека, вся красота и доблесть в отваге. И если порой ее не хватает, показать этого никак нельзя.

Подошел Серафим Александрович.

— Отплываем через пятнадцать минут. У вас все готово? Ты чего хмурый Пулат-джан[4], не заболел?

Серафим Александрович обнял мальчика за плечи, заглянул в глаза.

— Голова болит, не выспался. — Пулат потупился.

— Это мы, наверное, тебе спать не давали, шумели под окном?

Он спросил так просто и весело, что мальчику его ночные страхи вдруг показались пустяковыми.

От сердца отлегло, и Пулат улыбнулся…

Узкой старицей Чирчика, заросшей жирными водорослями, вышли в Сырдарью. Миновали ажурный железнодорожный мост. Сразу за мостом глазам мальчиков открылся широкий простор.

Река мощно несла свои желтые воды между рыхлых лёссовых берегов. Попадалось много островков, больших и маленьких, порою голых песчаных, порою густо поросших высокими кустами гребенщика с пышными бледно-розовыми соцветиями да неприхотливым баттауком с седыми ковыльными метелками. На песчаных островках у самой воды — станицы чаек и черноголовых крачек. По берегам сначала отдельными кустами и деревцами, а затем сплошной лентой потянулась голубовато-седая полоса зарослей тугая.

Лодку несло течением. Это была добротная плоскодонная лодка-«дарьинка» с двумя парами весел и рулем.

Серафим Александрович вытащил из уключины одно весло и с кормы направлял им лодку. Мальчики перебрались в носовую часть, с интересом глядели по сторонам и живо переговаривались.