Сказание об Эйнаре Сыне Войны (СИ)

— Ты, конечно, понимаешь, что «лично» в данном случае подразумевает участие моих верных слуг, готовых безропотно и самоотверженно отдать жизни за своего хозяина? — насмешливо поинтересовался колдун. Скарв Черноногий в унисон хрюкнул со своим хряком, настороженно поднявшим морду. Хрюк был явно вопросительным и вопрошал о том пункте договора о верном и безропотном служении, где, собственно, это было указано.

— Ага, — спокойно согласился Эйнар.

— И что я вступлю с тобой в схватку лишь в том случае, если ты победишь моих страшных воинов, что сотворила жуткая, противоестественная магия?.. — недоверчиво уточнил колдун.

— Ага.

— …А ты будешь едва стоять на ногах, изможденный и сильно израненный, что сделает твои шансы на победу ничтожными, а если быть откровенным, совершенно лишит тебя их?

— Угу.

Повисла неловкая пауза, в течение которой колдун очень пристально рассматривал стоявшего перед ним Эйнара. Тот по-прежнему не менял своей позы, похлопывал себя по плечу мечом с равными промежутками времени, совершенно не выглядел напряженным или взволнованным. Казалось, все происходящее вгоняет его в непередаваемую скуку и зеленую тоску.

— Скажи, ты внимательно меня слушал? — участливо спросил колдун.

— Ну да, — сказал Эйнар. — Сначала перебить твоих приспешников, потом заняться тобой. Обычное дело. Наоборот еще ни разу не было.

— У меня их две дюжины, между прочим! — возмутился колдун. — Тебя это не смущает?

Эйнар задержал уже почти коснувшееся плеча лезвие Близнеца, наклонился вбок, заглядывая за Свартсъяля и Скарва и оценивая послушно притихших хряк-берсерков. Вернувшись в исходное положение, он хлопнул себя по плечу и печально покачал головой. Колдун злодейски ухмыльнулся.

— Ну, — с шумом втянул воздух сквозь зубы Эйнар, — трудновато будет, конечно, но надеюсь, народ местный не сильно утомится.

— Что? — насторожился Свартсъяль, перестав ухмыляться.

— Ну закапывать их, — терпеливо пояснил Эйнар. — Тяжкое это дело, скажу тебе, приятель, особенно когда много ям рыть приходится.

Колдун громко, по-злодейски рассмеялся.

— Ты слишком самоуверен, Эйнар Сын Войны! — воскликнул он.

— Так ты ж сам признался, что слыхал обо мне, — растерянно пожал плечами Эйнар. — Чего удивляешься?

— Никому не победить моих берсерков! — гордо заявил Свартсъяль. — Многие пытались, но никому еще не удалось! И тебе не удастся тоже. Математика, знаешь ли, герой, вещь упрямая!

Эйнар встряхнул руку с мечом, повращал кистью, сплюнул себе под ноги.

— Ну, я, приятель, тоже упертый, — сказал он. — Поупертей твоей матери матика буду.

Трудно поверить, но у Эйнара и колдуна имелась одна общая черта: оба ненавидели скальдов и песни. Однако если Сын Войны ненавидел их за то, что пели про него, Биркир Свартсъяль — за то, что если и пели о нем, то только ниды (хулительные стихи в древнескандинавской скальдической поэзии). Поэтому колдун относил все песни к категории жалкой пародии на искусство, построенной на откровенной лжи и нелепом вымысле. Эйнара же, как самого известного персонажа этих песен, Свартсъяль считал неким собирательным образом идеального героя, которому больше заняться нечем, кроме как заботиться о бедном люде в перерывах между убийствами драконов и надругательством над женским целомудрием. Колдун, конечно, не сомневался, что человек с таким броским именем существует, что он действительно герой, может, даже и рожденный от какого-нибудь жителя Хаттфъяля (на Симскаре это, в общем-то, не было чем-то невероятным и уж тем более единичным случаем), но переоцененный настолько, что заочно удостоился лютой ненависти и презрения, как самый обыкновенный стервятник, наживающийся на чужих достижениях за счет неугомонных скальдов, потешающих неотесанную толпу низкосортными стишками и примитивными звуками. Однако колдун в своих размышлениях не учитывал один факт: когда человека окружает плотный кокон лжи, домыслов и чьих-то представлений о нем, затесавшаяся среди мифов правда иногда оказывается фантастичнее вымысла и именно в нее поверить труднее всего.

Биркир Свартсъяль, конечно же, не поверил.

Возмущенный наглостью, задетый граничащей со слабоумием отважностью героя, он заскрипел зубами, но все же быстро взял себя в руки, успокоился и снисходительно улыбнулся, как подобает настоящему злодею с хорошими манерами, которые никто не ценит в варварском краю.

— Что ж, я понял, — сказал он, снова принимая в седле картинную аристократическую позу. — Продолжать не имеет никакого смысла. Я хотел сделать предложение, которое позволило бы избежать твоей неминуемой гибели, но вижу, тебе не терпится встретиться с твоими хаттфъяльскими родственниками.