Сказание об истинно народном контролере (География одиночного выстрела - 1)

Из последних сил помог Добрынин Абунайке затолкать Цыбульника к "кровати" и свалить на него несколько оленьих шкур. После этого народный контролер устало уселся на бурый мех пола и перевел дух. Гул в голове стих, и он спросил старика, есть ли у того,еще немножко молочной водки.

- Зачем немножко?! - удивился старик. - Много есть, много! - и он снова полез за кровать, вытащил еще одну бутыль.

Разлили по кружкам, выпили. Снова по внутреннему миру Добрынина полилось нежное, приятное тепло, и окунулся он полностью в это тепло и понял, что если б сейчас еще собака залаяла - полное бы счастье возникло в чувствах народного контролера. И тогда он спросил старика:

- Товарищ Абунайка, а собаки твои лают?

- Очень редко... они хорошие, смирные...

- А заставить их гавкнуть можно? - продолжал, допытываться Добрынин.

- А зачем, они хорошие, смирные... - бубнил старик.

- Да я очень хочу лай послушать. У меня там далеко, дома, собака есть, такой звонкий пес... Митька... - народный контролер говорил так душевно, что не привычный к подобным разговорам Абунайка даже рот открыл.

- Русский далекий гость свою собаку любит! - радостно сказал он. - Хочет лай послушать?!

- Очень хочу!

- Абунайка сделает... Абунайка гостей любит... И старик вышел из балагана. Комсомолец храпел уже потише, или же просто оленьи шкуры, которыми он был накрыт, не пропускали его зычный рык наружу. А Добрынин наслаждался своим состоянием.

- Ары... ары! - донеслось до народного контролера. Это старик втаскивал в балаган сонную собаку, которая не очень хотела входить и лениво упиралась лапами.

- Ары-ары! - приказывал ей старик, тащя ее за загривок прямо к гостю.

Наконец он дотащил пса, усадил его между собою и Добрыниным и, показывая на народного контролера, заговорил с собакой по-русски:

- Видишь, далекий гость пришел, русский гость... лаять надо, "ав! ав!"

Но собака водила мордой то на хозяина своего, то на Добрынина и, казалось, совершенно не собиралась лаять.

- Ары-ырысь, видишь, русский гость просит, пришел, ну лай, лай! - снова попросил собаку хозяин, но она все равно молчала, и тогда старик взял и с размаху стукнул ее пустой кружкой по спине. Собака гавкнула, а старик, обрадовавшись, стукнул ее еще раз. То ли от боли, то ли от неожиданности собака залилась звонким красивым лаем, и, очарованный родными, привычными звуками, Добрынин прикрыл глаза и поплыл в мягкий и теплый весенний сон, где лежал он на покрытой одуванчиками полянке, а рядом игрался, лаял и катался на спине любимый пес Митька.

Старик все лупил и лупил своего пса, а пес лаял все громче и громче, и даже комсомолец проснулся и выглянул из-под сваленных на него оленьих шкур.

- Чего шумишь? - спросил он очень недовольно, ощущая кроме общего неприятного шума в балагане еще и собственную головную боль.

- Далекий гость просил пса полаять, - объяснил старик, перестав бить собаку кружкой.

Комсомолец бросил нехороший взгляд на Добрынина, потом, обернувшись к старику, сказал:

- Он же спит! Выгони собаку

Добрынин слышал эти слова, и очень не понравились они ему, но сил открыть глаза и сказать комсомольцу: "Нет, я не сплю, я собаку слушаю!" не было, и вздохнул тяжело во сне народный контролер. И собака замолчала, и вообще тихо стало вдруг, тихо и тоскливо, и сразу исчез весенний сон, в котором только что пребывал Павел Александрович Добрынин, а вместо этого сна появился другой, холодный и неприятный, в котором народный контролер бежал по снежной пустыне, а за ним следом гнался на аэросанях с плохими намерениями местный житель по имени Ваплах.

* * *

После пробуждения, оказавшегося довольно тяжелым, Добрынин и Цыбульник позавтракали тонкими полосками сухого мяса, которое с трудом лезло в горло из-за своей солености. Запили завтрак кислым молочным чаем, приготовленным Абунайкой неизвестно из чего.

- Пусть русский человек Цыбульник скажет русскому человеку Кривицкому, что Абунайка устал и работать не придет... Хорошо?

Комсомолец кивнул.

Выйдя из балагана, Добрынин обратил внимание на общее просветление заполярной ночи, ставшей теперь уже не синей, а светло-голубоватой. Он с интересом глянул на низкое небо - цветные радужные волокна северного сияния были едва видны.

- Утро что ли? - спросил он Цыбульника. Цыбульник тоже посмотрел все еще мутным взглядом по сторонам.

- Да вроде светает... - протянул он. - Эскимосня еще спит, а мы - на работу... - в голосе у комсомольца было столько тоски, что Добрынин сразу вспомнил о своей малой родине, о деревне Крошкино.

Неспеша подошли к городу, поднялись на порог председательского деревянного дома, зашли.

Кривицкий сидел за столом под своим меховым портретом и перечитывал какие-то бумаги.

Комсомолец кашлянул, громко переступил с ноги на ногу.

- А-а, - председатель Хулайбы наконец оторвал взгляд от бумаг. - С добрым утром! А я думал, что вы еще спите!

Такое предположение немного обидело Добрынина. Неужели Кривицкий думает, что народный контролер прилетел сюда только для того, чтобы молочную водку пить.

-Нет, товарищ Кривицкий, - сказал Добрынин твердо. - Мы встали, чтобы работать.