Сказания древа КОРЪ

Уверенность Феодоры могла бы убедить отца, если бы не события, получившие ускорение к концу осени. «Подсинская воля» (новая название местной газеты) заклеймила позором сговор адмирала Колчака и «его подельников» с Омским правительством, объединившим все региональные правительства эсеров Сибири. Вскоре пришла весть о признании известного мореплавателя и флотоводца Верховным правителем России всеми белыми формированиями, начавшими теснить красных повсюду. Успехи на фронтах вдохновили военных на свержение правительства Сибири, назвавшего себя Всероссийским. Хватит штафиркам путаться под ногами, звенящими шпорами. Обиженные эсеры от такого недальновидного шага золотопогонников бросились в иудины объятия большевиков: долой диктатуру, даёшь демократическую республику!

Феодора всю зиму сбивалась с ног. «Сибирская Италия» находилась на отшибе от основной полосы военных действий вдоль Транссибирской магистрали, но была житницей огромного региона. Красные хозяева города не сомневались в скором визите гостей при погонах с пустыми товарными вагонами и баржами под продукты питания. Интересовали теперь белых и рекруты, как здесь называли призывников. То, что этот визит станет к тому же и карательным, было понятно по подтверждающимся слухам о жестокости белых по отношению к врагам. Нынешние офицеры пленных, как правило, не брали. Неизбежная жестокость гражданских войн, удивившая просвещённое европейское общество во время Французской революции, а ещё раньше – современников Кромвеля, лишь подтвердилась на русской почве. Крестьяне стали прятать плоды своего труда. Молодёжь обеспечила себя надёжными убежищами. Авантюристы по складу характера вливались в создаваемые энергией атаманши партизанские отряды. Командный состав в них формировался за счёт рабочих, прошедших германскую войну. Фабрики опустели, многие закрылись из-за трудностей производства при прекращении подвоза сырья, отсутствия заказа и невозможности сбыта продукции. Лишился работы и Никанор. Как неприкаянный, бродил он по усадьбе в ожидании случайного заказчика или скучно стучал под полом инструментом. И стеклом – стал потихоньку попивать. На предложение сестры возглавить штаб одного из отрядов бывший унтер-офицер хмуро отмолчался.

Тем более был удивлён Василий Фёдорович неожиданному решению приёмного сына. Зимним вечером он постучал в дверь кабинета. Вид Никанора был не просительный, глаз он не отвёл:

– Пришёл проститься, отец. Ухожу к Колчаку.

– Что, руки чешутся? Нечем занять? Понимаю. Почему так далеко? Вон, за стенкой военспецы требуются. Всё-таки, при доме. Двое у тебя, и за Ангелину ты в ответе. Я стар, не подниму внуков, если что с тобой случится, не успею… Что молчишь? Садись на диван.

Никанор приглашение не принял, потёр нервно руку об руку:

– Поздно рассиживаться… Значит так, решено. За этих… красных гробокопателей, за ресефесеерию я воевать не желаю. А за Россию… Знаешь, отец, я ведь тогда, на германском фронте, струсил, призна ю сь… Сдался немцу. Хотел руки на себя наложить… И сейчас страшно. Не боец я… Но пойду. Пойду! Не могу на это развал и разврат смотреть. Тошно! Ты прав, руки чешутся, только к работе, не к винтовке. Эти, ставшие всем … (мать их!) настоящего дела не дадут. Пойду, отвоюю себе фабричку, какие прежде были. Феодоре скажешь потом.

Утром, в темноте зимнего утра, когда дом ещё досматривал сны, хозяин усадьбы и Ангелина вышли провожать одетого в дальнюю дорогу Никанора. Жена, прижавшись к мужу и сразу равнодушно отстранившись, осталась на крыльце. Василий Фёдорович повёз добровольца на санях через замёрзший Енисей на железнодорожную станцию, за Енисей. Удостоверился, что Никанор протиснулся в переполненный вагон. Мелькнула ссутуленная спина под тулупом. И сердце штабс-капитана сжалось так, будто закутанное в чёрный саван тело проводил глазами. Мотнул головой, отгоняя наваждение, и побрёл к упряжке.

За ужином Феодора спросила о брате. Ангелина, будто не расслышав, не отозвалась. «Уехал в Красноярск, по делам», – солгал наполовину отец. – «А, понимаю. Не желаю ему до твоих звёздочек дослужиться».

Заметил Скорых, что его соотечественники, отрекаясь от Бога, атеистами не становились. Наоборот, они с головой уходили в стихию самых нелепых предрассудков, в мир волхвов, примет, обожествления тварей и предметов. Вожаки народных якобы дружин наделялись ими чертами небожителей, их легко понуждали к поклонению орудий крестьянского и ремесленного труда. В какой-то мере этому течению поддалась Феодора. Она вообще не была религиозна, авторитеты выбирала для себя придирчиво, как некоторые барышни выбирают жениха. С таким самосознанием, горделивым и противоречивым, ей проще было создать кумира и фетиш самой, чем предпочесть из предлагаемого.

Как-то Василий Фёдорович застал дочь в кабинете. Она внимательно, будто видела впервые, разглядывала висевший на стене буковый квадрат, окантованный серебром, с серебряным же кругом по центру, составленным из четырёх секторов-частей. Не поворачивая головы на шаги за спиной, попросила: «Позволь мне перевесить это к себе». – «Изволь, раз приглянулось. А чем именно?». – «Занятная штучка. Вроде примитив: квадрат, круг. Но что-то задевает вот здесь, – Феодора показала пальцем в область сердца. Потом поправилась. – Нет, вот здесь, – (палец переместился ко лбу). – Стою и думаю: не зря всё это, эти обрубки. Нет, не зря… А знаешь, удачная основа для герба «Сибирской Италии»: круг – межгорная впадина, квадрат… надо подумать». – Штабс-капитан усмехнулся: «Буквы куда денешь? Для непосвящённых – бессмысленная аббревиатура». – «Почему бессмысленная? Подсинская Интернациональная Социалистическая… А… Что же на «А»? Армия!». – «Однако изобретательности у тебя не отнимешь, дочка. Но эти буквы – инициалы конкретных людей, твоих предков. В них другая правда». – «Ты полагаешь, отец, что правда должна быть для всех одна – для нас и для них? – Феодора сделала широкий жест в сторону Подсинска. – Такого не бывает, никогда не бывало. Я подпишу указ, и через какое-то время это произведение искусства станет для земляков именно тем, чем я его назову. А что касается нашей с тобой правды, я верю в какой-то ещё нами не раскрытый, роковой смысл этого символа. Понимаешь, я ощущаю прилив энергии, когда смотрю на него прямо или мысленно… так отдаёшь?» – «Снимай, но из дома – ни-ни!».