Сказания древа КОРЪ

Звуки ломаемого волнами припая всё явственней. И вот берег, отмеченный природой грядами валунов. Припай тонкий, ломкий. Корнин не сразу ступает на лёд. Он вспоминает тот образ моря, который нарисовали паломники: Пусть сейчас такое ласковое Белое море бывает вздыбленным, страшным, гибельным, оно не может не быть прекрасным. Действительно, только море вокруг архипелага и осталось прекрасным, потому что оно – свободная стихия. Райских островов больше не существует. Они приняли облик Ада. Совсем недавно его, Корнина, соотечественники переживали здесь состояние высшего счастья, сегодня они же испытывают невообразимые мучения. А земля ведь та же, святая и проклятая одновременно. Значит, можно ещё вернуть ей святость. Он лишён возможности принять участие в очищении, но у него есть сын Павел, будут внуки, правнуки… И у него остались последние силы, чтобы стать лично свободным. Он победил их, эту бесовскую рать, изуродовавшую до неузнаваемости его святую родину. Им не удалось довести до рабского состояния его душу, подчинить её себе. Она, как и прежде, принадлежит ему и Богу.

С этими мыслями ступил Корнин на трескающийся под ногами лёд и без колебания, уверенным шагом направился туда, где полярная ночь густо замазала горизонт непроглядной тьмой.

На следующий день штрафника хватились. Дошло до Коллегии ОГПУ. Достаточно заметной была фигура учёного, сделавшего себе имя книгами, которыми зачитывалась Россия. Из Москвы пришло грозное распоряжение: хоть труп, да найти. Обыскали весь остров, за каждый валун заглянули, озёра до дна прощупали. Осмотрели морское побережье. Как в воду канул Корнин. Такой вывод и сделали. Незадачливый конвоир отсидел на жердях в холодной церкви Вознесенского скита. Без суда, личным решением лагерного начальства, был осуждён на пять лет лагерных работ и уже, как вольнонаёмный, продолжил службу охранником в изоляторе на Секирной горе. Говорили, жестокостью отличился фантастической. А юбиляр будто бы застрелился в приступе белой горячки. Во всяком случае, такова официальная версия.

Глава IХ. Золотой мастер

К своим двадцати пяти годам Корнин получил известность и за пределами Китай-города как «золотой мастер» среди кожевников и покупателей его изделий. Несмотря на сидячую работу, он оставался юношески стройным. В Арину Николаевну пошёл. От отца мастер унаследовал характерный жест, когда он поправлял пятернёй волнистые каштановые волосы над невысоким лбом.

О жизни в Ивановке Павел Александрович вслух не вспоминал. Если и тосковал по родителям, душевной болью ни с кем не делился, ибо она не делима и в лучшем случае может вызвать искреннее сочувствие, сопереживание. Никто из его московского окружения даже представить не мог стариков Корниных. Не осталось от них у сына ни фотографий, ни личных вещей, которые умеют рассказывать о своих владельцах тем, кто хочет услышать их повествование. Благодарную память о себе оставил этнограф в бывшем Азиатском музее и Географическом обществе, на факультете восточных языков. Незадолго до войны Корнин передал в Петербург «Авесту» и часть своего научного архива. Но всё это теперь принадлежит народу, и лишний раз напоминать о своём родстве с «бывшим» небезопасно, тем более когда несёшь ответственность не только за себя. Время от времени, втайне от близких, мастер делал безответные запросы в разные инстанции об отце. Наконец Павел Александрович получил извещение, что Александр Александрович Корнин был выслан из СССР летом 1924 года. На душе сына стало легче.