В память этого дивного заступничества Богородицы за Новгород установлен праздник Знамения Божьей Матери, который и поныне вся Россия празднует 27 ноября.
Узнав о поражении своей рати под Новгородом, Андрей отнесся к этому с большим спокойствием; по-видимому, он принял это как наказание Божие за те страшные святотатства, которые позволила себе его рать при взятии Киева, и в 1172 году примирился с новгородцами, которые изгнали от себя Романа Мстиславовича и приняли сына Андреева Юрия.
Неудача Андрея под Новгородом отразилась, конечно, и в Киевской Руси, где братья его, Глеб Юрьевич, посаженный в Киеве, и Михалко, сидевший в Торческе, должны были вести сильную борьбу с половцами. Мстислав Изяславович и не думал признавать себя окончательно побежденным и деятельно готовился к возвращению себе Киева. Он успел заручиться помощью брата своего Ярослава Изяславовича, сидевшего в Луцке, князей Городенских и Туровских, а также и Ярослава Осмомысла Галицкого и, соединившись с черными клобуками, беспрепятственно вошел в Киев, в то время как Глеб Юрьевич отлучился оттуда в Переяславль по делам половецким.
Вместе с Мстиславом Изяславовичем в Киев вошел и мачешич Владимир Мстиславович, успевший уже перебраться на юг, по-видимому, без позволения Андрея Боголюбского.
В Киеве Мстислав урядился со своими союзниками и с мачешичем, давши ему Дорогобуж, а затем пошел осаждать Вышгород, где сидел мужественный Давид Ростиславович. Здесь успехи Мстислава Изяславовича остановились. Скоро к Давиду прибыла помощь от Глеба Юрьевича и от братьев, а союзники Мстислава стали расходиться по домам. В таких обстоятельствах Мстислав отошел к Киеву, а затем, видя, что на него идет Глеб Юрьевич с Ростиславовичами, поспешил к себе на Волынь, обещая, собравшись с силами, вернуться опять в Киев. Однако Мстиславу Изяславовичу не удалось этого выполнить. Он сильно разболелся и умер в августе 1170 года, успев взять клятву с брата своего Ярослава Луцкого, что тот не отнимет Волынской волости у его детей.
Скоро умер и Глеб Юрьевич Киевский; он скончался в 1171 году, оставив по себе добрую память как о братолюбце и человеке, свято сохранявшем свои клятвы, а также как и о беспощадном враге половцев, против которых он не раз ходил с большим успехом, как один, так и вместе с братом своим храбрым Михалком, сидевшим в Торческе. Этот Михалко особенно прославился тем, что однажды, посланный братом Глебом против половцев с 90 человеками дружины, разбил половецкий отряд в 900 человек и отбил у него громадный полон.
После смерти Глеба трое Ростиславовичей, сидевших вокруг Киева: Рюрик, Давид и Мстислав, следуя отцовскому примеру и строго соблюдая старшинство в роде, послали просить принять Киев своего дядю – Владимира Мстиславовича. Таким образом, вертлявый мачешич, после стольких превратностей жизни, сделался напоследок князем Киевским. Но счастье его было и тут непродолжительно. Андрей Боголюбский, вероятно недовольный тем, что тот ушел с севера без его ведома и вступил в союз с Мстиславом Изяславовичем, приказал ему выйти из Киева.
Смерть избавила мачешича от изгнания; он умер в Киеве, пробывши в нем только четыре месяца великим князем. «Много перенес он бед, – говорит летописец, – бегал от Мстислава то в Галич, то в Венгрию, то в Рязань, то к половцам, но все по своей вине, потому что неустойчив был в крестном целовании».
Вместо мачешича Андрей приказал быть в Киеве старшему из Ростиславовичей, кроткому Роману Смоленскому. Вообще Андрей благоволил к Ростиславовичам; воспитанные в правилах своего отца, они чтили старшинство Андрея и до сих пор крепко держались за него. «Вы назвали меня отцом, – послал им сказать Андрей, – так я хочу вам добра и даю брату вашему Роману Киев».
Но и Роману недолго пришлось посидеть в Киеве; скоро Андрею дали знать, что брат его Глеб Юрьевич умер насильственной смертью, и указали на убийц, трех киевских бояр. Конечно, в Киеве в эти времена творились такие дела, что Андрей мог легко поверить этому извету, и потому он потребовал у Ростиславовичей выдачи ему виновных бояр, назвав их поименно. Однако Ростиславовичи, считая, по-видимому, эти обвинения неосновательными, решили не исполнить этого приказания.
Разумеется, их ослушание было совершенно в духе отношений, установившихся к тому времени между князьями вследствие развития усобиц. Но зато оно было совершенно не в духе тех понятий, которым следовал Андрей, – памятуя порядки, установленные заветами отцов, по уставу древней русской жизни, по которому виновный князь лишался волости, а виновный боярин головы. И вот Андрей послал сказать Роману: «Не ходишь в моей воле с братьями своими: так ступай вон из Киева, Давид из Вышгорода, Мстислав из Белгорода; ступайте все в Смоленск и делитесь там как хотите».