«Сказать все…»: избранные статьи по русской истории, культуре и литературе XVIII–XX веков

Записка не имеет ни даты, ни подписи; почерк ее, по-видимому, писарский. Той же рукой был позже составлен беловой текст подписанного Бенкендорфом документа «О подозрительной виньетке, которою украшен заглавный листок стихотворения Пушкина „Цыганы“» (1827), а также сделана выписка из письма генерал-майора Волкова по этому делу³⁶.

Если личность переписчика еще требует разысканий, уточнений, то автора «записки о Погодине», кажется, назвать нетрудно.

Во-первых, он несомненно находился в Петербурге, ибо выполнил задание тайной полиции очень быстро³⁷.

Во-вторых, это человек, без сомнения причастный к печати, хорошо разбирающийся в тонкостях литературной жизни на берегах Невы и в Москве; журналист-профессионал, свободно судящий об издателях и возможных их «уловках».

В-третьих, автор, можно сказать, откровенно обрисовывает свою общественную позицию: активный, недоброжелательный осведомитель, старающийся очернить Вяземского, Пушкина, советующий, как лучше «зажать» Погодина. «Консультантом», очевидно, владеет чувство зависти, недоброжелательства к возможному конкуренту, издателю московского журнала, старающемуся привлечь к соучастию видных писателей. Попутно заметим, что, обличая Пушкина и Вяземского, потаенный автор не упускает случая похвалить еще не разрешенную к печати комедию «Горе от ума» («зеркало Москвы») и как бы призывает власти руководствоваться этим сочинением против Вяземского, якобы описанного там под именем «князя Григория». Грибоедов несомненно симпатичнее анониму, чем Пушкин, Вяземский…

Наконец, автора выдает особая развязная бойкость пера (чего стоят обороты: «меч в руках бешеного», «надобно иметь вес, чтобы не быть снесену» и т. п.); неоднократные комплиментарные упоминания Булгарина и Греча в третьем лице говорят сами за себя.

В общем, можно смело утверждать, что именно Фаддей Булгарин выступил здесь в роли консультанта-осведомителя. Указание «эксперта» на его записку «о цензуре вообще» явно подразумевает булгаринскую записку «О цензуре в России и о книгопечатании вообще» (май 1826 года)³⁸. В этой записке между прочим говорилось, что «гиерархия литераторов увлекается мнением тех, которые управляют ими силою своего дарования. С этим классом гораздо легче сладить в России, нежели многие думают»³⁹.

Именно к концу 1826 года отношения Булгарина с Вяземским сильно ухудшаются, назревает и конфликт с Погодиным. Из Петербурга ревниво следят за возникновением конкурирующего журнала «Московский вестник». 7 января 1827 года Д. Веневитинов (также один из вдохновителей «Московского вестника») иронизировал в письме к М. Погодину насчет Булгарина и Греча: «Молодцы петербургские журналисты, все пронюхали до малейшей подробности: твой договор с Пушкиным и имена всех сотрудников. Но пускай, они вредить тебе не могут. Главное отнять у Булгариных их влияние»⁴⁰.

Веневитинов, однако, недооценивал булгаринские возможности; не догадывался, например, что о сотрудниках «Московского вестника» и договоре с Пушкиным Булгарин знал явно из перлюстрации, любезно предоставленной ему III отделением. В конце ноября 1826 года Булгарин послал довольно ядовитое, полное упреков письмо Погодину, заканчивавшееся, правда, словами: «Да будет проклята зависть и ее поклонники»⁴¹; 29 января 1827 года Булгарин снова заверял конкурентов: «Я человек кабинетный, не мешаюсь ни в какие интриги и не буду никогда игралищем чужих страстей. Вредить вам не имею ни склонности, ни охоты, ни даже пользы. В России для всех добрых людей просторно. Пример злобного и мстительного Полевого и родного брата его по сатане Воейкова не должен бы увлекать никого»⁴².

И это писалось в разгар доносительской интриги против Погодина, Пушкина, Вяземского и их друзей!