Скажи ее имя

В любом случае, написала Аура у себя в дневнике, она уже слишком взрослая, чтобы называть Драматурга «дядей». В свое первое утро в Гуанахуато она отправилась прогуляться, чтобы по просьбе матери купить на рынке подарок для Драматурга — Аура выбрала резную деревянную подставку для ручек — и цветы для вечеринки в его честь, которую собирались устроить в доме матери тети Вики, где они остановились на праздники. Карлота Падилья была одной из последних оставшихся в живых звезд золотого века мексиканского кинематографа, теперь она в основном играла бабушек или старых мудрых служанок в телесериалах. Тетушка жила в Мехико, но ей принадлежала отреставрированная гасиенда на окраине Гуанахуато, походившая на монастырь колониальной эпохи, переделанный в пятизвездочный отель с примыкающим к нему старым огороженным фруктовым садом и бассейном. Аура чувствовала себя абсолютно счастливой, выполняя это партийное поручение, она восхищалась колониальной архитектурой и крутыми склонами гор, окружавших город. (Она любила цитировать слова пьяного доктора Вихиля из «У подножия вулкана»[20]: «Гуанахуато располагается в кольце крутых, живописных гор»[21].)

Я купила цветы (у миссис Д.) и, вернувшись домой, обнаружила там Драматурга, распивающего с матерью текилу, начался алкогольный марафон, который закончился кошмарно. Разговоры. Похвалы — искренние и лживые. Обед. Мясо. Я воздержалась. Текила. Мне — чай со льдом. Я доела и вышла из-за стола; я танцую одна в уголке, смотрю телевизор. Еще текила — матери и ее собутыльнику. В ходе ожесточенного политического спора муж матери занимает неожиданную позицию. Приезжает другой драматург, он ехал из Гвадалахары специально, чтобы встретиться с Драматургом. Еще текила. Мать начинает затрагивать очень болезненные темы. Настолько, что, уезжая, драматург № 2 прошептал мне: «Следуй своему предназначению!» А есть ли оно у меня? Мои нервы на пределе. Я хочу приступить к докторской, поехать в престижный университет, писать, учиться, работать, жить. Мой крестный чудесен. Он только и делает, что льстит мне. Не думаю, что верю ему. Как было бы здорово, будь хоть половина из того, что он говорит обо мне, правдой! Он в стельку. Как и моя мать.

Что же это были за болезненные темы, mi amor? Может, очередная издевательская дискуссия о том, как глупо ехать изучать латиноамериканскую литературу в университете гринго? Разве Хуанита растила и готовила Ауру не к тому, чтобы та училась за рубежом? А теперь не хотела ее отпускать. Хуанита панически боялась остаться без Ауры, боялась остаться одна, замужем за человеком, который больше не любил ее и не собирался ей помогать, потому что единственное, чем можно было ей помочь, — это любить ее. Этот страх она передала дочери, самый тяжелый багаж, привезенный Аурой с собой в Нью-Йорк. Аура не могла любить отчима, если он даже не пытался сделать ее мать счастливой. Она понимала, что в этом была не только его вина, но ее заботило исключительно счастье матери.

Почему ты позволил мне расти без отца? — спросила Аура в ресторане Гуанахуато, увидев его впервые за семнадцать лет; ее щеки пылали. Почему ты ни разу не ответил на мои письма? Пока все идет нормально, сказала она сама себе, я не расплакалась. Но затем заревела. Она опустила голову на сложенные на столе руки и рыдала, а отец пересел на соседний стул, положил ладонь ей на спину и недоумевал, зачем ему эта пытка и зачем она ей, и зачем вообще жить, если жизнь в конце концов оказывается таким дерьмом. Так они и сидели: отец в измазанных грязью штанах и рыдающая дочь, которую он не видел целых семнадцать лет.