Скажи ее имя

Ей было всего двадцать пять, как Ауре, когда мы встретились, но теперь, спустя пять лет Ауре было бы уже тридцать. Мы выспались, провалялись в постели до обеда, был один из обычных хмурых берлинских зимних дней, что пролетает мимо окна как безмолвная пепельная сова, в квартире было тихо; Панчо отправился на очередной кутеж, которыми он славился и с которых не возвращался по три дня, его жены было не слышно и не видно, мы еще немного потрахались, затем сходили в кино в «Сони Центр», съели по паре сосисок с глинтвейном на Рождественской ярмарке, а в три часа ночи я погрузил ее вместе со всеми чемоданами в такси до аэропорта и вернулся в квартиру своего гватемальского друга и его немецкой жены, где тогда остановился. Проснувшись на следующее утро, словно и не было этих полутора суток секса и общения с привлекательной девушкой,* хотя в действительности это было не так, я понял, что в моей жизни ничего не изменилось. Я чувствовал себя так же, как в любое другое утро: те же мрак и печаль, те же воспоминания и образы (мертвая Аура…). Секс и близость с красивой молодой женщиной ничего не изменили, я мог трахаться сколько угодно, или вообще не трахаться — все одно; чуть позже, когда я нашел в кармане джинсов розовую упаковку от презерватива, то решил сохранить ее как напоминание об извлеченном уроке и переложил обертку в пуховик. В следующие несколько недель, пока я еще был в Берлине, и после возвращения в Бруклин, мы обменялись парой писем, но больше я никогда о ней не слышал, хотя изредка и заходил на ее страничку в Фейсбуке. Она каталась на сноуборде в Альпах. Она решила завязать с алкоголем и наркотиками. Она делала скульптуры из разбитых зеркал.

▄

Валентина с Джимом заехали ко мне в гости, и я попросил их настроить компьютер так, чтобы он прокручивал фотографии Ауры — без нее я не мог справиться даже с самыми простыми компьютерными задачами, — и Валентина обнаружила у меня на ноутбуке более пяти сотен снимков Ауры.

Зачем тебе столько фотографий Ауры? — спросила она.

Потому что я любил ее, ответил я, и не мог ее не снимать.

Валентина обернулась к Джиму и сказала: почему у тебя в компьютере нет моих фотографий, как у Фрэнка?

Лицо Джима с присущей настоящему джентльмену невозмутимостью будто говорило: значит, фотографии на ноутбуке являются признаком любви, а дом в Грамерси-парке, в котором мы живем, нет?

Иногда по вечерам я встречался с Валентиной, Венди, Хулианой, чилийкой из Коламбии, и некоторыми другими нью-йоркскими друзьями Ауры — в соседних барах или других близлежащих заведениях, даже на Манхэттене. Они скучали по Ауре и через меня искали с ней связь так же, как я искал Ауру в них, всегда поддразнивая, подначивая и умоляя их рассказать о самых незначительных деталях и событиях ее жизни в их кругу. В первую зиму и первую весну после смерти Ауры перед поездкой в Берлин и особенно после моего оттуда возвращения столь сильное сближение с ними таило опасности и непредвиденные осложнения.