Скажи машине «спокойной ночи»

– Да. Здорово. Круто. С твоей стороны было очень круто прийти и встретить меня здесь, на горе, Зи.

– Лады. Теперь можешь идти. Приятного утра, Ретт.

– Ага, тебе тоже, – говорю я, и только когда я снимаю маску, а гора и Зи исчезают, я понимаю, что у него сейчас не утро. Я запрашиваю у СУД время в Пекине и узнаю, что там сейчас середина ночи.

Я нахожу маму в гостиной с миской овсянки. Еще одна странность. Она всегда говорила, что есть на диване – некультурно. Она разрешала мне это (она даже разрешила мне есть в душе), но я никогда не видел, чтобы она сама ела в гостиной. Теперь миска стоит у мамы на коленях, а одна рука покоится на лежащей рядом машине Apricity.

– Ты сегодня работаешь дома? – спрашиваю я, кивая в сторону устройства.

– Нет, нет. – Она перекладывает руку на колени. – Просто опаздываю. Ты хорошо спал?

– Как в детской кроватке.

Она слабо улыбается, блеск ее зубов контрастирует с бледным лицом.

– А ты хорошо спала? – спрашиваю я, зная, что это лучше, чем сказать, что она выглядит уставшей.

Хотя она на самом деле выглядит уставшей.

– Конечно. А как иначе?

– Вертелась из-за кошмаров? Просыпалась в поту?

– Хватит! Я спала. – Она вскидывает голову. – Тебя разбудил отец? Я просила его заходить на цыпочках, но ты же знаешь, как ему нравится бухать своими пятками.

– Меня разбудил будильник. Папа задержался или что?

– Нет, нет. – Она вновь кладет руку на машину. – Он ушел сразу после того, как пожелал тебе спокойной ночи. – Она подносит руку к груди. – Сразу после этого.

– Ты на него злишься?

– Конечно, нет. – С этими словами она шевелит коленом, и миска с овсянкой наклоняется и едва не переворачивается. Она ее ловит.

Я прищуриваюсь.

– А мне кажется, ты на него злишься.

Она молчит, а затем говорит:

– Твой отец больше не в силах меня разозлить. Люди говорят, что «во всем виноват» брак. Ну, а как по мне, «во всем виноват» развод, и злость можно оставить в прошлом.

– Оставить злость в прошлом, – повторяю я.

Она улыбается.

– Вторники тако.

– Аллитерация делает его вкуснее.

После того как она уезжает на работу, я проверяю сервер СУД в коридоре. Просмотрев журнал, я вижу, что папа вышел из квартиры этим утром, всего за час до того, как я проснулся.

Все утро я брожу по квартире, в которой прожил большую часть своей жизни. Хожу по кругу из комнаты в комнату, угадывая содержимое шкафов и ящиков перед тем, как открыть их, чтобы убедиться, что я прав.

С тех пор как я в последний раз был дома, мама собрала несколько новых моделей. Я выставляю их на журнальный столик: какая-то птица, что-то похожее на ласку, какой-то анемон. Последнюю модель я узнаю – это жук-точильщик. Его звук у меня на рингтоне.

Я еще не говорил маме, что выбрал основной специальностью экологию. Я не рассказывал ей о нас с Зи. Конечно, Зи говорит, что я цыпленок (он регулярно посылает мне эмодзи цыплят), но дело не в том, будто я боюсь, по крайней мере, не ее реакции. Я не шутил, когда сказал Зи, что он очень нравится моей маме. Это трудно объяснить. Есть я, который учится в колледже с Зи, и есть другой я, который сейчас находится в этой квартире. Снова.

Я делаю снимок жука-точильщика и отправляю его Сафф. Ответ приходит почти сразу.

На ее фото изображена побеленная кирпичная стена с граффити, которое на первый взгляд смахивает на сердце, но больше оно похоже на банку с приоткрытой крышкой.

На этот раз я узнаю, где это.

Граффити псевдосердца сделано на стене углового магазина в конце квартала, где мы с мамой покупаем то, что она называет «нашими маленькими забывашками». Под этой фразой она имеет в виду необходимые вещи, которые заканчиваются внезапно, – лампочки, батарейки, мыло. В этом же магазине мы с Сафф покупали ей что-нибудь перекусить, и иногда Сафф останавливалась и трогала псевдосердце пальцем.

Она что, сейчас там? Я подхожу к окну, но, даже прижавшись лицом к стеклу, я не вижу отсюда угловой магазин.

Я быстро обуваюсь.

Никакой Сафф возле углового магазина нет. Там вообще никого нет. Я проецирую фотографию Сафф на стену. Изображения совпадают. Мое сердце дрожит, как стрекочущий жук-точильщик. Кассир смотрит на меня из-за стойки. Он новенький. Я его не знаю, а он не знает меня. Довольно очевидно, что ему не нравится, что я долго стою возле магазина.

Я делаю свою фотографию псевдосердца, пытаясь запечатлеть его в таком же ракурсе, как и у Сафф. И отправляю снимок ей. Как только я говорю себе, что она не ответит, экран в руке начинает стрекотать.

«Ты там».

Я смотрю на сообщение и жду, когда слова соединятся с еще одним фото.

Дрожащими пальцами набираю: «Где ты»?

– Эй, – кричит кассир из магазина. – Эй, ты!

«Не там», – приходит ответ.

– Что ты делаешь? – кричит кассир.

– Ничего. Просто фотографирую. – Я поднимаю экран, как бы показывая ему.

Он выходит из-за стойки.

– Здесь нельзя фотографировать!