Я не хотел – мне страшно захотелосьстать коммунистом. Это как болезнь —сильней меня.
Генрих
Так, может быть, пройдет?Болезнь сдается, если мы приказыее не выполняем и о нейникто не знает, кроме нас самих.
Семен
Я подал заявленье о приеме.
Генрих
Тогда прощай.
Семен
Нет, Генрих, погоди.Ты смотришь так, как будто обвиняешьменя в предательстве. Но разве в прошломгоду меня не отпустили выиз нашего отряда? Я считал,что я вполне свободен.
Генрих
Ты свободен.Но у меня есть сердце, и ононадеялось, пусть вопреки рассудку,что ты, Семен, вернешься к нам, а тыизбрал иное.
Семен
Выслушай меня.Так получилось. Я ходил в райкомбез всякой цели – просто отдохнуть,послушать то доклад, то сообщенье,в которых столько ясности и правды,не сознавая, чтó в моей душедавно уже творится. Секретарьрайкома проницателен, как всякий,кто никого не любит. Он заметил,что я не пропускаю выступленийпропагандистов; что дрожит мой голос,когда докладчику я задаювопросы. И сегодня он прочелто на моем лице, что утаитьне мог я, раз не ведал, чтó со мной.И он спросил, хочу ли я вступитьв ряды, в шеренги – знаешь сам.
Генрих
И ты?
Семен
Ответил да и подал заявленье.
Генрих
Что ж, этим да со мною ты навекипрощался и прекрасно это знал.Могу ли я, нацист, антисемит,тебя, как прежде, видеть каждый деньи помнить, что у сердца ты хранишьжидомасонский партбилет? Прощай.Не плачь, Семен, ты выбрал сам разлуку.
Семен
Мне отказали, Генрих.
Генрих
Отказали?
Семен
Да, отказали, и надежды нет.
Генрих
Выходит, большевицкий секретарьдал волю проницательности, толькочтоб щегольнуть уменьем разбиратьсяне в классовых одних конфликтах, но ив сердцах людей? Завидное уменье!Тщеславие, достойное марксиста!
Семен
Он не тщеславен, он правдив. Но мне —мне плохо, Генрих. И сейчас впервыея понимаю, сколько вынес ты,полжизни умолявший о приемев число борцов за чистоту славянскойи просто русской крови. Пусть тебяне принимали, ты не перестални верить в идеалы высшей расы,ни, главное, содействовать партийнойорганизации. Ты лучше всехмое утешишь горе.
Генрих
Стой, Семен!Ты говоришь не принимали, будтопод вечной резолюцией с отказомстояла подпись не твоя, а чья-точужая! Будто, встретив не тебяво френче черном с вышитым орлом,я раз и навсегда поклялся жизньборьбе с евреями отдать! А тыменя в архивы только посылал,хвалил мой ум, но формы так и не дал.Ты запер от меня волшебный мир,где льется кровь, витрины бьют и крикиагонии и торжества слышны!Я и не говорю про детский сад.