Она была девушкой современной, отучилась в школе полиции, постоянно пребывала в мужском коллективе, знала отлично, что детей не на огороде в капусте находят, даже несколько любовных приключений пережила, но замуж, к великому огорчению отца, всё как-то не выходила.
А посоветоваться по этому поводу, поделиться озабоченностью и тревогой Николаю Петровичу не с кем было.
Случилось так, что мама Елизаветы, когда дочка ещё в младенчестве пребывала, умерла в одночасье от тяжкой, навалившейся незнамо откуда, болезни. Отец в другой раз жениться не стал, сам воспитывал дочь, как мог, сообразно своим представлениям, но мужик есть мужик, и в сердечных делах чада — какой советчик?
Однако старался, как мог, пользуясь разными, казавшимися ему хитроумными способами, сводил накоротке Лизу с теми сослуживцами из молодых, кто на роль жениха ему подходящим казался, да всё бестолку. И это притом, что Елизавета по всеобщему мнению была вся в покойную мать — писаная красавица!
Вот и оставалась дочка по деревенским меркам в зрелых летах — двадцать шестой годок ей шёл отроду, незамужней да не рожавшей.
А тут эти парни из уединённой усадьбы! С русыми, непокорно вьющимися кудрями, голубоглазые, плечистые да мускулистые. Не так, как бодибилдеры нынешние, пустым, бройлерным мясом, накаченные. А с настоящей, рабочей, звероватой даже силой, которая чувствовалась в том, как топорами, словно невесомой палочкой дирижёрской неустанно помахивали, как без напряга, едва ли не одной рукой, неподъёмные брёвнышки перекатывали да к нужному месту на срубе прилаживали.
Лизе Соломон особенно приглянулся. Это на первый взгляд братья-двойняшки вроде бы одинаковые. А Елизавета сразу подметила: у Соломона, в отличие от Семёна, и черты лица вроде помягче, добрее будто бы, и румянец на щеках, симпатичной золотистой щетиной поросших, вроде как попунцовее, поярче. И глаза, казалось ей, у него голубее. И в работе Соломон вроде как половчее двигался, грациознее.
И вышло так, что Лиза, боясь признаться в этом даже себе, «запала», как говорится. Да на кого?! На арестованного! Что недопустимо, конечно же, и никакими правилами и должностными инструкциями не предусмотрено.
Хотя, с другой стороны, не жулик, не грабитель или, упаси Господи, не убийца же ей приглянулся! Всего-то нарушитель паспортного режима. Бумажка, тьфу, ничтожная не должным образом оформленная! И это притом, а капитан полиции Елизавета Перегудова это не понаслышке знала, что у настоящих-то злодеев, опасных преступников, все документы, удостоверяющие личность, как правило, в полном порядке оказываются.
А эти братья-близняшки жили себе тихо-мирно в уединённой усадьбе, трудились от зари до зари, обихаживая большое и справное, как приметила Лиза, хозяйство, и ни о каких прописках, паспортах, небось, и не думали.
На что это всё им в лесу-то?
Поскольку Елизавета была воспитана в деревенских, народных, смело можно сказать, традициях, то не стала долго предаваться бесплодным воздыханиям и созерцанию зазнобы из-за тюлевой занавески, а приступила к делу практически.
А именно — наварила борща из свиной грудинки, густого да жирного, так, как отец любит — чтоб ложка стояла. К нему — по куску мяса с кулак в каждую миску. Да сметанки — не покупной, магазинной, а с подворья, той, что ножом резать можно, да на хлеб мазать. А ещё — сальца солёного, чесночком щедро приправленного, салатик из огурцов, помидоров да лука зелёного — всё свеженькое, со своего огорода, напластала краюхи — ржаного да белого. И ко всему этому — графинчик «первача», соседкой, тёткой Дарьей по-совести, «для себя», выгнанного.
Полуденное солнце тягучим и липким зноем весь двор заливало, ни тени, ни ветерка. А потому Лиза накрыла стол, где попрохладнее — на сквознячке, на веранде, и пошла мужиков на обед приглашать.
И старая, раскатанная теперь по брёвнышку, банька, и новая, выраставшая споро, прямо на глазах, как гриб-боровик после проливного дождя, располагались у ручейка, который местное население гордо именовало речкой Чебенькой. Сейчас, посерёдке засушливого лета, здесь с бережка на бережок, не замочив ног, легко перепрыгнуть можно было. Тем не менее, скудный поток этот был чист, и служил надёжным источником воды для нескольких бань, чередой расположившихся вдоль мелководного русла на задах сельских домовладений. Он же исправно уносил прочь, дальше, в большую реку Боровку, мыльные стоки после помывок.
Здесь-то и тюкали весело топориками, скинув рубахи на солнцепёке и бронзовея мускулистыми, блестящими от пота торсами, братья-близняшки.
Заметив девушку, прервали работу, заулыбались конфузливо. Елизавета, преодолевая накатившую вдруг откуда ни возьмись, робость, будто не самолично командуя вооружённым нарядом, задерживала давеча близнецов, пряча глаза, предложила застенчиво: