Он прислонился к стене ближайшего дома и закрыл глаза. Сердце не успокаивалось. Оно то начинало бежать, как преступник от дементоров, то, наоборот, замирало, вызывая страх, что последнее его биение станет совсем уж последним. Так Северус чувствовал себя три раза в жизни. Первый раз – когда увидел, как соседская рыжая девчонка заставила цветок превратиться в бабочку, второй раз – когда мама привела его в Косой переулок, третий – когда Люциус на церемонии распределения подал ему руку. Париж… Париж был таким же чудом, подтверждающим надежду на чудо.
Стиснув грудь рукой – чтобы сердце не выскочило, Северус как можно яснее представил себе дом из сказки, наскоро набросил антимаггловские чары и аппарировал. Он оказался на углу улицы, прямо перед ним был ресторанчик и люди, которые сидели на веранде, сейчас оглядывались, озадаченные, видимо, внезапным хлопком. Северус задрал голову вверх, рассматривая серый дом над ресторанчиком и распахнутое мансардное окно на пятом этаже. Он знал, что нашел его. В этом не было никакого сомнения. Дом из сказки существовал.
Северус ясно вспомнил запах подвядшей сирени, вазу на этажерке, неровную майскую погоду – солнце после долгих дней дождя. И Люциус… пьяный и такой красивый Люциус. Люциус, который никогда не станет доступен для него, несмотря ни на какие сказки. На грудь Северуса словно легла невидимая холодная рука. Он отвернулся и зашагал прочь. Проклятая шкатулка! Вот как она действует – сводит с ума, показывая то, что осуществить невозможно. Если бы она была сейчас здесь, то он бы шваркнул ее о мостовую, но к сожалению, ее здесь не было. Юный Северус, вероятно, отыгрался бы на магглах, сбивая их с ног порывами сильного ветра, с мрачным удовлетворением наблюдая, как они ломают руки и ноги. Зрелый Северус слишком хорошо знал, какие угрызения совести за этим последуют. Он всего лишь собрался с мыслями и, аппарировав к таможенному пункту, заставил себя не думать о Люциусе, а весь остаток дня провел, работая над зельями – тем самым, для своего важного заказчика, и волчьелычным для Люпина.
Однако ночью Северусу вновь приснился Люциус. Они лежали на шкуре у камина, оба прикрытые лишь до пояса мантией Северуса, и Люциус, божественно прекрасный, опираясь на локоть, щекотал пером сосок Северуса. А Северус рассматривал стоящие дыбом и золотящиеся в свете пламени волоски на его груди и вздрагивал, предвкушая то, что последует… За утро воскресенья по дороге в столовую Северус назначил двенадцать отработок на следующую неделю.
***
Шкатулку он отдал Люциусу в воскресенье вечером. Под клятву о том, что Люциус вернет ее ему или тому, кого он укажет, через десять дней, в том случае, если воспользуется, и в том случае, если не сможет воспользоваться, и что Люциус сообщит ему любую информацию, связанную со шкатулкой, за исключением собственно видений. Видениями Люциус отказался делиться наотрез, и хотя Северус чувствовал, что на самом деле он мог бы дожать его, но также чувствовал, что это могло стать концом дружбы. Он прекрасно помнил те моменты, когда Лорд лез в его собственные мысли, и раскрывать столь личное, практически выворачивать себя наизнанку – что могло быть хуже этого? Унижение быть раздетым на публике представлялось Северусу более слабым. В конце концов, тело поддавалось чарам коррекции или могло быть заменено оборотным средством, его можно было исправить также зельями или упражнениями, оно было и оставалось чем-то внешним, а мысли и желания составляли саму суть человека. И позволить проникнуть в нее – это словно разрушить себя. Поэтому он изначально рассчитывал на дискуссию о видениях как на часть для торга – пусть Люциус почувствует, что что-то отвоевал. Победа поднимет ему настроение, а хорошее настроение заставит забыть о других неприятных деталях сделки.
Отрезок в десять дней Северус выбрал потому, что после этого срока должен был вернуться Лорд. Если тот увидит шкатулку в мыслях Люциуса, это может стать большой проблемой. Потому единственным выходом казалось вернуть шкатулку до этого момента, а также устроить Люциусу хороший Обливиэйт. От последней идеи было противно, но безопасность Северуса как шпиона была важней.
Северус вернулся домой около полуночи, сел в кресло, призвал чашку горячего чая и задумался. Казалось, можно было уже расслабиться – маловероятно, что Люциус решится нарушить нерушимый обет, скрепленный свидетелем. Северусу пришлось прибегнуть к услуге того человека, который задолжал ему, и он знал, что это было унизительно для Люциуса, но в конце концов, Обливиэйт, наложенный на свидетеля, стал выходом и здесь. Проводив свидетеля, Северус вернулся в Малфой-мэнор и застал Люциуса вполне довольным на вид. Они отпраздновали сделку парой бокалов хорошего вина, и Люциус, вопреки ожиданиям Северуса, даже не торопился от него избавиться. Все получилось, однако напряжение не уходило.