Сказка – ложь…

Да, немалую роль в моём согласии сыграло то, что я вновь понесла и на этот раз уж точно была намерена сохранить дитя живым и здоровым, чего бы то ни стоило. А раз появится ребёнок, рассудила я, то почему бы ему не стать королевским? Ведь он достоин самого лучшего! Ради него и его будущего я была готова на всё. Даже ввязаться в грязные делишки моего муженька и обратиться за помощью к силам столь древним и зловещим, что сами их полузабытые имена вводили большинство людей в трепет. Но я давно уже не была в числе большинства…

Случай разобраться с соперниками Энгуса не заставил себя ждать: те снарядились в большое плавание, уж и не вспомню зачем, видно, замаячила где-то у чужих берегов богатая добыча. Двадцать кораблей сошли на воду под предводительством королевского брата и его сына, ещё десять под рукой мужниного племянника к ним присоединились, соперничая в пышности отделки, свирепости воинов и сладкоречии бардов. Полкоролевства вышло в тот день на берег проводить в поход своих героев, сколько песен было спето, сколько пива и сладкого вина выпито в их честь, не сосчитать. Только всё зря. Едва скрылись они из виду, налетел невиданной силы шторм. Выжившие рассказывали после, что волны кидали просмолённые дубовые суда, словно щепки, ветер рвал кожаные паруса, будто тонкий лён, а цепи, их удерживающие, лопались со стоном, как струны арфы под пальцами неумелого музыканта. Лишь семь изрядно потрёпанных кораблей из тридцати сумели возвратиться к родному берегу. Множество славных воинов и умелых мореходов сгинуло в пучине в ту ужасную ночь, и с ними любимый брат короля, его внук и племянник.

Мой непутёвый муж в одночасье сделался единственным наследником своего отца. Думаете, он явился ко мне с дарами и благодарностями? Как бы не так!

Энгус был в ужасе! Оставшись со мной наедине, этот презренный трус накинулся с обвинениями и упрёками, мол, я своим колдовством вызвала бурю и погубила зря столько народу. Как будто не его тщеславие было тому виной, а лишь моя злая воля! Конечно, я не преминула сказать ему, чья тут выгода в первую очередь, припомнила каждое его слово о будущей короне, каждую просьбу о помощи её получить. Можно подумать, он не понимал, о чём просит! Тут он сник, принялся лепетать что-то о несоответствии цели и средств, но я лишь плечами в ответ пожала. Я ведь предупреждала, потребуется плата, и не моя вина в том, что он рассчитывал уплатить меньше, чем угодно было Силам.

Я и сама когда-то по наивности своей совершила похожую ошибку, но всё же расплатилась сполна, трижды – за месть, за богатство и за власть. Три быка и два младенца. Что ж, могло выйти и дороже… Так уж всё устроено: чем сочнее кусок, тем выше за него цена, чем желаннее цель, тем больше крови за неё приходится пролить. Быть королём – значит распоряжаться чужими жизнями; если не готов к такой ноше, нечего было и пытаться взвалить её на плечи!

Понурый и мрачный, покинул муж мои покои, а после пил со своими побратимами, пока не упал без чувств; будто в вине можно утопить совесть, будто можно залить им бушующий в сердце пожар. Трижды вставало и садилось солнце после нашей размолвки, и вот, снова пьяный в стельку, он вломился ко мне среди ночи. Хотела я его прогнать, напустила на себя вид холодный и надменный, но впервые не сумела с ним справиться. Словно мятежный дух в него вселился! Руки Энгуса будто превратились в железные клещи, а тело – в медвежью тушу. То он ругался и называл меня проклятой колдуньей, то смеялся и шипел мне в ухо, что я всего лишь обычная баба, ничем не лучше других, и он-де будет поступать со мной, как и с прочими прежде, и что должна я наконец узнать его превосходство. В страхе за ребёнка, что носила под сердцем, я стала просить его прекратить, но тем лишь сильнее распалила. В ту ночь он заставил меня пролить слёзы, первые мои слёзы со встречи с Королевой Фей. И наутро, разглядывая уродливые синяки на своей белоснежной коже, я поклялась, что он дорого заплатит за каждую каплю.

Впрочем, уже совсем скоро, устыдившись сделанного, а может, и испугавшись на трезвую голову расплаты, муж мой так раскаивался в своей жестокости, так просил прощения, стал до того ласков и щедр, до того предупредителен и нежен, что я оттаяла и оставила мысль о мести. Тем более самое главное моё опасение не сбылось, дитя осталось в порядке, дикая выходка отца на нём не сказалась. В кои-то веки, подумалось мне, в нашей семье наступила тишь да гладь. Оба мы, и я, и Энгус, делали вид, что ничего меж нами не произошло, старались изо всех сил, так что в какой-то момент я даже поверила, что счастлива.

Однако вскоре кобелиная его натура взяла верх.

Чем больше рос мой живот, тем реже видела я мужа по ночам и тем чаще то одна, то другая смазливая служанка или рабыня щеголяли яркими тканями да дорогими украшениями. И если с этими девками я ещё могла что-то поделать, прогнать прочь за какую оплошность или попросту продать, то дочери и юные жёны благородных семейств оставались вечной проблемой.