Сказка – ложь…

Что мне какой-то жалкий людской король, раз я прогнала своею волей властительницу Сида![27] Так я думала той ночью и с тем вернулась в шатёр, гордясь, что сумела дать отпор той, пред кем некогда склонялась в страхе и почтении.

А наутро, когда должен был мой верный Киган протрубить подъём, ни один из наших воинов не сумел пошевелить ни рукой, ни ногой. Конечно же, в таком виде они не то что сражаться – даже встать не могли! И конечно же, мой недостойный бывший супруг, увидев такое их положение, поспешил им воспользоваться. Увы, друзья мои, то была не битва, а позорная резня беззащитных! Многие десятки храбрых воинов оказались в то утро перебиты, сотни захвачены в плен, а сама я вынуждена была бежать, позабыв гордость и достоинство, дабы не оказаться в руках изменника Энгуса и избегнуть участи худшей, чем смерть.

А? Как это мне удалось? Ох, милый, не думаешь ли ты, что зря я столько времени и сил отдала изучению магической науки?

Знания, которыми овладела я за долгие годы, давали власть не только врачевать и разрушать, с их помощью можно было сделать многое, например переменить облик человека на другой так, что даже родные мать с отцом не распознают подмены. Не самое сложное колдовство, но требует известного мастерства, а ещё крови, как и большинство действительно сильных чар. Но уж крови-то в тот миг вокруг было довольно…

Так что, когда стало ясно наше отчаянное положение, лучшее, что я смогла придумать, – это призвать в свой шатёр мачеху и сотворить нужные чары. А после, смирив отвращение, обменялась с ней одеждой и оставила смиренную старуху восседающей на мягких шкурах в моём обличье и с чашей моего любимого вина. Там её вскоре и нашли прислужники короля.

Сама же я в неприглядном облике мачехи поспешила выбраться из лагеря, примкнув к перепуганной толпе того сброда, что всегда налипает, будто грязь на колёса, ко всякому обозу. Так я бежала в страхе и позоре, пока бесславные мясники на службе короля творили своё беззаконие, убивая верных моих сторонников, безоружных и беспомощных. Так потеряла я разом и власть, и силу, и богатство, и положение, сделавшись снова грязной безумной нищенкой, в единый миг по воле бессердечной Королевы Фей вернувшись туда, откуда начинала.

Горечь унижения затмила все иные чувства, и я, верно, не вынесла бы такой боли, не будь у меня последней соломинки, что помогла мне не утонуть в этом омуте, – надежды. Да ещё обязанности спасти того, кто выручил некогда меня. Шаг за шагом заставляла я себя тащиться по грязной дороге, и все силы мои были сосредоточены на том, чтобы оказаться как можно скорее вне досягаемости Энгуса и его приспешников. При себе же, кроме вонючего тряпья на теле, имела я лишь отцовский нож за поясом да громадную плетёную корзину на спине, что под самую крышку заполнена была всяким старьём, обрезками кожи, битыми горшками и прочей дрянью, но на дне содержала единственное сокровище, дорогое моему сердцу. И мысль о том, что мне удалось спасти его, всякий раз вливала в моё исполненное отчаяния сердце каплю радости, хоть и сгибалась спина под непосильной тяжестью ноши.

Шла я долго, пока не свернула уже в сумерках на едва различимую тропку, что вывела меня к древнему всеми позабытому святилищу, скрытому в густой роще от посторонних глаз и потому до тех пор уцелевшему. Эти древние камни дали мне приют и передышку, в которой я отчаянно нуждалась. Там я смогла наконец опустить свою корзину наземь и выкинуть из неё нечистый хлам, под которым всё это время надёжно укрыт был мой верный Киган, столь же недвижный и беспомощный, как и прочие воины в разгромленном лагере.

Три ночи и два долгих дня скрывались мы среди мшистых камней под сенью могучих дубов, и каждый миг этих дней и ночей я посвятила попыткам снять с рыжего страдальца злые чары, но всё тщетно. О, как же проклинала бессердечную Королеву Фей! Но не меньше кляла я и свою собственную глупость, свою самонадеянность и неосторожность, что привели сотни верных мне людей к столь печальному итогу! Страдания собственного тела, которое ныло и болело от долгого пути и непомерного груза, казались мне всего лишь лёгкими укорами, тогда как я заслуживала, и была в том уверена, самой суровой порки. Горе, унижение, стыд, вина и злость смешались в сердце моём в ядовитое зелье, заставлявшее меня не смыкая глаз искать, собирать, перетирать нужные травы да коренья, шептать заклинания, чертить магические знаки, снова и снова окрашивать их собственной кровью и шептать тайные слова над бессильным телом того, кто ещё недавно мог играючи смять в руке тяжёлый шлем, удержать в узде дикого жеребца и одним ударом снести головы двум противникам.

Но что бы я ни делала, толку не было.