Сказка о принце. Книга вторая

– Смотря, зачем и каким он вам нужен, Ваше Величество, – деликатно ответил лекарь. – Если живым, то я бы советовал повременить хотя бы пару недель. Больной слишком слаб и может не перенести не то что волнующей беседы, но и дороги до дворца. А если…, – он чуть заметно улыбнулся, – то не стоит напрасно тратить силы: там вопрос нескольких дней, по-моему. Ну, недель от силы. Дольше он вряд ли протянет.

Отпустив врача, Густав выругался сквозь зубы. Пусть бы он сдох, этот старый лис, туда ему и дорога. Но не раньше, чем распутается весь клубок, не раньше! Пока он нужен живым. Ах, какая досада, что даже с места его трогать нельзя! Думается, Патрик, увидев на дыбе любимого наставника, стал бы куда сговорчивее. Теперь его не зацепить…

А впрочем… почему именно наставника?

Далеко?

Но когда расстояние ему было помехой?

* * *

Где-то капала вода. Тихо – и оглушительно громко, и звук этот казался стуком земляных комьев, падающих на крышку гроба. Вода капала, капала… Патрик облизнул пересохшие губы. Кашель царапал горло.

Это только начало. Очень скоро за него возьмутся всерьез.

…Густав честно дал ему подумать – почти полных двое суток. Его не тревожили, только дважды в день приносили воду и еду – сытную, горячую, выносили ведро. Ночью Патрик почти не спал – не мог уснуть, лежал, отвернувшись к стене, и только к рассвету проваливался в короткое беспамятство. Вопроса, согласиться ли на предложение Густава, для него не существовало, как и сомнений в своей судьбе. Тревожило другое, вернее, другие – те, кто остался на свободе. Наверняка они уже ищут его, ведь минуло две недели. Станут ли продолжать дело без него?

Станут, подумал Патрик. Обязательно станут. Значит, ему нужно продержаться здесь живым чуть больше месяца… кстати, какое сегодня число? Успех их предприятия – его единственный шанс на спасение.

На третий день Густав сам пришел к нему в камеру. Остановился у топчана, вопросительно посмотрел на принца.

– Ну что? – спросил он. – Ты согласен?

Патрик покачал головой.

Густав помолчал.

– Жаль, – сказал он, наконец, спокойно. – Но ты сам выбрал. Патрик, поверь, мне не хочется этого так же, как тебе. Если передумаешь – тебе достаточно будет только сказать, и все закончится.

…Сначала все было спокойно и почти не страшно. Все та же камера жуткого, но уже знакомого вида, те же леденящие душу инструменты. Палач – неторопливый, обстоятельный мужик с густой короткой бородой – водил его по комнате, словно – и это было самое смешное – на экскурсии. Густой его голос журчал неторопливо и странным образом успокаивал, а в коротких, точных и почти ласковых жестах, которыми он касался всех этих железок, цепей, кнутов, чувствовалась… смешно – прямо-таки любовь к своему делу. Он был не любителем кровавой работы – он был мастером своего дела. А что дело такое – так не он виноват.

– Это вот, изволите видеть, дыба, – говорил палач, любовно проводя мозолистой ладонью по шерстяному хомуту. – Тут дело простое – виси дольше, кричи громче. Чем громче крикнешь, тем меньше провисишь. Вот сюда, извольте видеть, руки и вот таким вот образом они закрепляются. – У Патрика по спине поползли мурашки. – Если пытуемый оказывается упрям, то добавляется такой вот груз на ноги… но обычно одного верха хватает.

Гайцберг, сидя в углу, внимательно наблюдал за ними.

– Теперь идем сюда, – журчал голос. – Это у нас, извольте видеть, сапоги. Испанскими их называют, а я не знаю, так оно или не так…

Патрик, как мог, старался отвлечься – тщетно. Голос завораживал, лез в уши, не оставляя надежд на спасение.

– Ну, тут тоже просто – это у нас жаровня. Если кому, значит, холодно станет, – палач усмехнулся. – Тоже средство верное, прижгешь если – мигом язык развязывает. А уж если кто шибко упорный попадается, для тех у нас еще клещи есть…

«Господи, – молча сказал Патрик, – спаси и оборони».

– Ну, а тут вот самое простое, оттого и стоит у выхода. Это, поди-ка, всем известно, с люльки еще. Иль благородных-то не порют дома? – он засмеялся.

Да, самое простое – скамья, вытертая, почти отполированная сотнями тел, с ремнями возле ножек. Рядом – бадья с розгами.

– Розги – это так, для баловства, – сообщил палач, перехватив его взгляд. – Это для тех, кто послабже. А так – чаще вот, – он ухватил длинный, тонкий на конце и толстый у основания ременный кнут. – Тоже средство верное, хоть и из простых. Ну да сейчас сами увидите.

Он перевел вопросительный взгляд на Гайцберга – тот кивнул. Двое солдат быстро толкнули Патрика на скамью – он едва успел рвануться, притянули руки и ноги, примотали ремнями, подняли на голову рубашку.

– О, да вы, вижу, человек опытный, – с уважением проговорил палач. – Чья работа? Чаю, не наша, не столичная?

Патрик молчал.

– Каторжанин, – подал голос Гайцберг, наблюдавший за ними с явным удовольствием.

– Видно, – хмыкнул палач. – Те, говорят, больше плети любят. Ну, а мы по старинке…

…Потом Густав подошел, сгреб его за волосы, приподнял голову.

– Что скажешь? Не передумал?

– ……! – прохрипел в ответ Патрик.

Густав пожал плечами и снова кивнул палачу.