Сказка про наследство. Главы 1-9

– Почему я пью? Меня мать пытает: что тебе в жизни не хватает, что ты водкой заливаешь? Ведь точно по мозгам колотишь – ну, как тебя Панька палкой – чтобы отключиться.

– Нелюдь ваш Панька. Целые сутки промелькнули в отключке. Ничего не помню. Это по-людски, да?!

– Все как у людей и даже лучше – место инженера на заводе, зарплата, квартира, семья. Начальник ценит – гм, ценил, пока не помер… Мать долбит: жизнь – не развлечение, и тяжело и грустно бывает, и беспросветно. Все так живут, оглянись – не увидишь радостных идиотов… Мать умеет долбить – точно двоечникам в школе таблицу умножения… Верно говорит, ну и что? Пусть я не радостный идиот – пусть грустный… Выпью и повеселею чуток. А она бороться вздумала. Мать же. Идиотство. Покупала таблетки даже без моего ведома. Позовет домой, угостит чем-нибудь, и я замечаю странный кислый привкус в супе, чае, кефире. Проблевался один раз… Сказал: нет толку в твоих снадобьях, нельзя человека против его воли вылечить. Я себя больным не ощущаю – просто плохо мне, а ты еще хуже сделать норовишь. Не стану у тебя ничего есть и пить! в рот не возьму… Поклялась, что прекратит подливать и подсыпать. С этим угомонилась, так к сознательности моей воззвала. Надо идти кодироваться! Деньги собрала. Эффект потрясающий. Не хочешь, но излечишься. Задолбала! день, и ночь… Ну, сходил я. Закодировался. Врач предупредил – если выпью теперь, то могу помереть. Я и выпил – интересно и нисколько не страшно. Помереть – это судьба… Не так, чтобы больно или противно, лишь во рту резкий кислый вкус… Я матери объяснил – не поддаюсь кодированию, такой организм, не трать деньги напрасно. Она заплакала и с тех пор плачет – не кричит, не спорит, а плачет. Жалко ее. Понимаю, я – мерзавец, но… Собственно, почему «но»? Почему я чего-то кому-то должен? Неважно, кому… Да, конечно, мать. Да, мерзавец…

– Все так ужасно?

– Ничего ужасного. И не надо сочувствовать.

– Ты сейчас нигде не работаешь? А на что живешь? Положеньице…

– Скоро в Утылве многие прекратят работать. И будут выживать. Всем нелегко. Жена выгнала меня. Отправила к матери. Но для матери это унижение. Я не пошел. Май месяц, ночи теплые… Отыскал место, куда приткнуться. К Мобуте. Он – старинный друг нашей семьи, еще деда моего Антона Кулыйкина знал. Мобутя принял неплохо – не привязывается, нотаций не читает, даже не сочувствует. Просто не трогает. Я сплю на полу, на матраце, надо мной не каплет. Вправду ночи теплые…

– В чем же дело?

– А с чего ты взял, что есть что-то? Никому нет дела… Единственно, Мобутя предупредил, чтобы водку не носил и не пил у него. Сам дедок – трезвенник. Удивительно при его-то передрягах… Дело же вот в чем. Долго там не смогу оставаться. Хозяин рано поднимается и топает на работу. Дворник он в ЖЭКе. Двужильный старик. Но не без конца же ему кормить меня задарма. Мерзавец я…

– Позвал бы тебя к себе, но это не моя квартира. Я живу временно. После моей тети квартира отойдет не ко мне, а к одной девочке с переливчатыми глазами. Соседка Дюша брякнула, что видела завещание.

– К Машутке? Чудеса. Дочь моя.

– Чудесно. Она тебя любит? Значит, не бросит на улице.

– Не бросит, не беспокойся. Слушай, а ты ничего мужик. Мы вроде как нормально поговорили… Пить будешь?

– Я? М-м-м… Буду!

– Лады. Но сначала в магазин. Ты же все равно куда-то шел. Ах, на площадь! Это ближе. В киоск на Проспекте. Он круглосуточно открыт. Водка дешевая, самопальная. Но я брал и не отравился. Деньги есть?.. Еще лучше. Тогда пойдем, что ли?

– Куда вы потопали на пару? – раздался сзади надтреснутый голос.

– А! Мобутя! С митинга? Набили чучело Кефирчика?

– Какого митинга? Какое чучело? Мне некогда баклуши бить. И набивать чегой-то. Я работаю. На баловство не ведусь… На настоящем митинге народ зажигают, воодушевляют, после винтовку дают – и в бой. Или в танк сажают… Тьфу! сажают… Вот комиссар в нашей бригаде собирал бойцов и агитировал. Потом мы в наступлении пошли, а громкоговорители с машин «Интернационал» передавали. Только на Хасане это было или на Халхин-Голе?.. У горы Баин-Цаган? не на Кашихе же… Но было ведь! Погиб комиссар – сгорел в танке… А тут на площади кто геройствовал?

– Ну, Мобутя, нас же захватили. Холдинг захватил. Теперь попусту трепыхаться…

– Э-эх, Килька, слышал бы тебя твой дед!

– Мерзавец я. Помню.

– Да не мерзавец. Обессиленный, безнадежный человек. Опять напиться и облегчиться?

– Гм… чего?

– В смысле, чтобы тебе легче стало? Чтобы вредные мысли отогнать. Отгонишь, а они вернутся.

– Тогда мы снова в киоск сходим. Все по плану. Дедушка, я взрослый сорокалетний мужик. Ниче мне не запретишь.

– Другана для компании нашел? Уже уговорил за бутылкой сгонять? У тебя же ни копья. Карманы дырявые. А ты… а тебе…э…

– Племянник я – неожиданно подсказал Максим.

Мобутя аж поперхнулся.

– Тебе, племянник, заняться нечем? Иди вещи собирать. Ты же криком кричишь, что уезжаешь, что тебе в Утылве невмоготу.

– Я бы уже… Но соседка Дюша позвонила моей жене в Кортубин и наговорила ужасов. Что меня избили до полусмерти, что я лежу…