Сказка про наследство. Главы 1-9

– А ты не лежишь. Очень даже бегаешь. Хоть сейчас в киоск за бутылкой… Но кто-то не способен себя в руках держать. Кому-то уже все равно…

Я- не хотел. Если не стоит, то не стоит…

– Максим попытался оправдаться, но Килька встрял с горячностью:

– Как не стоит? Как не стоит?

– Я понимаю, что если ты не выпьешь, то и с места не сдвинешься? Килька, ты неисправим. Хотел позвать вас – да, вас обоих – на рыбалку. Тебя тоже, племянник. Дюша просила присматривать за тобой, чтобы дров не наломал… Сходим порыбачить? На Виждай.

– Далековато… До вечера топать.

– Разумеется, дальше, чем до киоска. И ты пешком не дойдешь. Квелый ты, Килька. Что с бутылкой, что без бутылки. Ишь, растекся квашней на лавке… Не пешком. Колька Рванов сейчас поедет в курортный комплекс. Обещал нас захватить. Где двоих – там и троих в буханку вместит.

– Я слышал про Виждай. Это озеро? местная достопримечательность.

– Рыбалка на Виждае замечательная. Поехали, не пожалеете.

– У меня же ничего нет. Все, в чем из дому вышел. Надо вернуться в квартиру.

– Не надо. Удочки я захвачу. Порыбачим, отдохнем, переночуем. Мозги проветрим.

– С ночевкой не договаривались! – это опять Килька.

– А я хочу! хочу! Но как же Тая… Если она приедет, а меня нет…

***

Через несколько часов ночь накрыла землю. Зеркальная гладь Виждая слилась с синей мглой, исчезли с вида пять загадочных вершин – или вернее, четыре, пятая, Марай, так и пребывала в неизвестности. Зыбкий сон навеяли крылья гигантского корыльбуна. Сказочную таинственность обрело все, чему и кому свойственны ночная активность. Шелест, тонкое свистание, плеск, протяжные вздохи, махи и крадучести в темноте остались где-то там, на грани восприятия. Началось время зыбкостей, неопределенностей. Время чудесатых историй.

На берегу разложен небольшой костер. Круглые языки пламени бросают отблески на темную воду. Предварительно натаскали камней, дерна, наломали сухих веток. На жердях подвесили закопченный котелок, в котором булькала уха.

У опытного рыбака Мобути все предусмотрено – крючки, грузила, поплавки, дощечки с намотанными лесками, ржавые ножницы открывать щучью пасть, береста и бумага для розжига. Еще непосредственно перед тем, как рыбаки загрузились в Рвановскую буханку, появилась Дюша и сунула Мобуте объемистый мешок – раскрыв по прибытии, обнаружили там одеяла, пару старых свитеров, резиновые калоши. Дюша также положила две буханки серого хлеба, соль, лук, сало. Килька настоял, чтобы заехали по дороге за водкой. К рыбалке приготовились во всеоружии. Николай Рванов рулил и цокал языком, расстраиваясь, что должен ехать по делам и не может присоединиться, зато в следующий раз непременно… Он подвез рыбаков к берегу, выждал, пока вытащили поклажу, развернулся и, газанув на прощание, уехал.

У Мобути здесь берег изучен. Место для ночлега давно выбрано – возле зарослей кустарника, прикрывающих от ветра. И костер разожгли на старом пепелище. Рыбалку закончили до темноты. Улов – ведро хороших окуньков и довольно упитанные двухкилограммовые щуки. Килька не проявил интереса к самому процессу ловли. И купаться он тоже не пошел. Троица расположилась у костра – Максим и Килька на свернутых Дюшиных одеялах, а Мобутя – отвергнув удобства, на охапке веток, постлав сверху свой плащ. Плотно поужинали, выпили, чтобы согреться. Кильку разморило, и очень скоро он посапывал носом в складки одеяла. Вот Максиму не спалось – волнительный рыбацкий азарт так не улегся. Поэтому он лежал с открытыми глазами и слушал Мобутю – если находил такой стих, тот был весьма словоохотлив.

Голос у старика сухой, дребезжащий – не неприятный. Что он говорил?

– …Мы же в Чагино жили. В степи, южнее Утылвы. Ну, мои родители и Грицана – голь перекатная. Хутор – это два, три дома. Дом – сильно сказано. Саманки низкие, тесные, крытые соломой. На семью – взрослых и детей. Где люди жили, а где скотина – телята, куры, поросята – ничем не отличается. В хуторах все бедные. Случалось, лето пересыхало, посевы сгорали на корню. А в Утылве земля лучше, там, в долине, влажно, и деревья росли. В Утылве потому богатеи появились – Чиросвии, Щаповы. В Чагино одни босяки – в буквальном смысле. Нас у матери трое – я, Покор и Горгин. Мальцами бегали в одних рубахах, без портов, голоногие. А нам и хорошо – как запустишь по траве, только пятки сверкают. Везде бегали, на рыбалку ходили, землянику собирали. Хорошо жили… Однажды Горгин ушел и пропал – вот как сквозь дыру в земле провалился. Его плохо помню. Горгин – вот ведь имечко. Священник тылвинской церкви своих детей называл на греческий манер – и Горгина назвал тоже.

– Греческими? А сам священник уж не Гераклид ли? Совпадение…

– Отец Макарий. Молодой, интеллигентный. Бывший семинарист, языки знал… и мифы.

– Он! Порываев!!..