Сказка про наследство. Главы 16-20

– Подожди. Дай сначала мне. И не россказни, а серьезно. Все очень серьезно, Генрих. Жаль, что я опоздал. Хотел помочь этим людям убедить тебя… Я знаю, что ты ничего не делаешь, не подумав и тысячу раз не просчитав. И твои экономисты в Стальинвесте уже накатали аналитические записки с колонками цифр. Что рационально, а что лишь выброс денег на ветер. Без чего нельзя обойтись, и что само загнется. Но не спеши… Конечно, кризис. Конечно ситуация на комбинате зависит… И на злые козни ворпаней можно спихнуть на худой конец… Существуют тысячи причин и железобетонных оснований… Гер, ну, когда ты стал таким? когда мы все стали? Деньги! Все решают проклятые деньги!

Деньги важны – деньги нужны.
Мерилом в жизни служат.
Но не наполнят они сны
И не согреют душу.

Максим с подъемом продекламировал неизвестно чьи стихи (то есть, как это неизвестно чьи? автору Озему обидно!) и посмотрел на брата, желая прояснить, какой эффект произвел. Ведь готовился заранее. Ну, не очень, чтобы… Генрих хмыкнул.

– А ты как думал? От проклятых денег никто еще не отказывался – и тылки тоже… Что? Стихи? Ты цитируешь стихи, Макс? С чего вдруг в тебе взыграла поэтическая струнка? Может, ты и сказки читаешь? Влюбился? в тыловку? Не отнекивайся. Я насквозь тебя вижу. И у меня…

– Неправда! Было лишь раз… (ох, Максим, у Таи тоже было один раз, но лучше тебе не знать).

– Не бойся, брат. Не донесу… Говоришь, не наполнят сны? Я в Утылве сна лишился! Сегодняшней ночью точно… Ты-то продрыхся и пошел… сюда пришел… Бодрый и веселый. Лыбишься! А я тут чуть на стенку не полез.

– На какую стенку? Ты чего? – Максим не понял и одновременно только теперь начал понимать, какое впечатление получалось у тылков от него самого. Непонимание – корень многих бед. Народ здесь, в общем-то, нормальный. А теперь уже и он… гм… нормален, как все. Говорят же, «и тебя вылечат…».

– На заводскую стенку. Что завод ограждает… или огораживает. Хорошо, хоть не на башню… – Генрих нес совершенную ахинею.

– Максим сделал нарочито доброжелательное лицо. Еще мелькнула мысль – для наибольшего понимания отзеркалить – выпятить губу. Но поостерегся.

– Я что-то пропустил? Задремал буквально на часок. Если бы ты видел Мобутин матрас – без клопов, но из него даже не вата торчит…

– Я такое видел! Ты меня не поразишь. Кстати, это я тебя позднее поражу…

– Гера, позднее. Все позже – после. Сейчас надо решить важный вопрос. Послушай, так ли уж окончательно Стальинвест намерен закрыть ТыМЗ? Так ли уж это принципиально? Заводик маленький. Ведь это не энергозатратное металлургическое производство – сумасшедшие ресурсы не сосет. Они сами себя обрабатывают. Звезд с неба не хватают. Вообще, какие звезды? Ножницы… Оставь Утылву в покое! И еще – ну, помоги… – Максим силился быть максимально убедительным.

– А Утылва оставит в покое?.. Не распинайся, Макс. Тылки уже все себе вытребовали – остригнули. Мы пришли к соглашению. Подтвердите, Владимир Игнатьевич!

– Э… д-да… – Щапов переключился на сразу – предыдущий разговор на эмоциях утомил его. – Уверяю, наш завод будет надежным партнером. Все заказы комбината – качественно и в срок… Надеемся, наши ножницы будут востребованы… И еще надеемся…

– Все, все! Кроме того, что сказал, я больше ничего не обещал, – Генрих замахал руками.

– И за это спасибо… Тогда позвольте откланяться… Доброй ночи. Или доброго утра! – Щапов с чувством исполненного долга удалился.

Глядя ему вслед, Сатаров отметил про себя, что Щаповская прямая спина в строгом костюме вдруг по-стариковски изменилась – не сгорбилась, но как бы закаменела, потеряла ловкую гибкость. Это было видно, но чего видеть нельзя – лицо Владимира Игнатьевича осталось по-прежнему лицом первого секретаря Тылвинского горкома КПСС. Круглый честный взгляд. Нос приподнят над верхней губой. Чисто выбритые, упругие щеки и подбородок. Старомодная прическа – знак солидности. Ровный пробор не разъехался, на висках аккуратные баки. Точно на фотопортретах членов Политбюро – небожителей советской эпохи. Несгибаемый (теперь и буквально физически) коммунист Щапов, безусловно, достоин уважения. И он еще поработает на пользу Утылве. Старый бык борозды не испортит. Но его время завершилось – теперь окончательно. Прошлое не изменить. Не ухудшить и не улучшить. И что толку говорить теперь о чьих-то заслугах (или чьей-то вине). Следуя опять же логике Щапова, одни ворпани теперь сменятся другими. Как говорится, пост сдал – пост принял! Сатаров булькнул непонятным смешком.

Два брата выжидательно посмотрели друг на друга – как они оба изменились. Максим ощущал некое неудобство – ну, разочарованием это нельзя назвать, однако… Он готовился к серьезному разговору, хотя и приврал Генриху, что не знал о его приезде. Но благородная цель оправдывает средства. Легко быть благородным за чужой счет: помоги Утылве! а как помочь? за счет чего и кого? Последняя циничная мысль – безусловно, от ворпаня (или его потомка).