Парни образовали вокруг Леси защитную стену – Лешка, Петька, Матвей с Демидом, Сережка, Юлик, Дэн, Вано сдвинули локти и шагали нога в ногу.
Девчонки замыкали процессию. И были настроены не менее решительно.
Лешка как вожак группы концентрировал на себе самый мощный заряд. Острые искры в изобилии сыпались с его волос, одежды. Сверкали голубые белки глаз. Лицо от напряжения перекашивалось на одну сторону, и с той же – одной – стороны скалились голубые зубы. От Лешкиного хищного облика боязно становилось – еще не матерый
Второй в иерархии ячейки Петька Глаз заметно схуднул – сдулся шарик. А каким он был! Круглым, румяным, самоуверенным. И весь в черном – черная водолазка под горло, черные штаны, ботинки, черные хэбэшные перчатки на руках, черная голова, то есть в черной шапке или тряпке со специальными прорезями для глаз. Толстун – спереди подушка и с заду. Это его еще черная одежда скрадывала, но она осталась в хижине на горе. Вместо наряда Зорро обычные шорты и рубашка-поло. Петька прихватил на сегодняшнюю вылазку похищенный из заводоуправления (из кладовки при конференц-зале) – громкоговоритель. И сразу проверил его работу.
– Раз! Раз-раз-раз! Вас-ис-дас! Слушаем меня! Щас…
Вано – Иван Елгоков – тоже сильно изменился. Так изменился, что не узнать. В гостиничной потасовке у него выдрали челку, с которой синяя краска сошла на пятерню Поворотова. Ну и ладно – без того нынешней ночью все вокруг синѝм–синё. А челка – незначительный урон для богатого курчавого волоса – Вано просто откинул его назад. Молодой Елгоков выпрямился, не таясь – высокий, плечистый, прям монументальный. Открытое властное лицо. Смуглая пористая кожа. Раздвоенный подбородок, крупный прямой нос, широкие брови вразлет, яркие полные губы. Уже не мальчик – крепкий затылок и шея налиты силой.
Одного с Иваном роста, хоть и годами постарше, Сережка шагал рядом, напрягая сжатые кулаки и прислушиваясь к себе – его молодое здоровое тело пело, предвкушая схватку. Драйв ударял в голову, веселил, вспенивал пузырьки в крови.
Спортсмен Юлик с усохшим личиком вскидывал глаза к небу (к рассветному зареву, что растекалось ниже и шире) и мысленно повторял: держись! держись! ничего, если смог выстоять против ужасного
Братья Анютины выглядели как всегда – прямыми, несгибаемыми, непрошибаемыми, с красными лицами – и пусть они не сразу догоняли ситуацию, но теперь уже поняли, на что идут и чем это грозит. Ихние лбы собрались в гармошку.
Дэн Сатаров – бледный, с синяками под глазами после бессонной ночи и побега с горы, ставший совершенным татарчонком – все внимание сосредоточил на Лесе, прикрывал ее.
Устина Жадобина впопыхах позабыла дома очки, когда выскочила и побежала на призыв ячейки – на помощь ненаглядному Петечке. При беге длинные пепельные пряди мотались и хлестали по лопаткам. Какие теперь очки?! Ее глаза уже не смотрелись по-инопланетянски за толстыми линзами – они стали просто сумасшедшими, а зрение вдруг обострилось – девушка видела как днем даже в самой глубокой и темной норе – и смогла бы выбраться оттуда на свет.
Влада Елгокова – хрупкая тростиночка, выпитая тревогой, ожесточенная, прям бестелесная, утонувшая в своих шортиках. Казалось, в ней остались одни эмоции – чистая концентрированная энергия – готовый к употреблению боеприпас.
Лишь Машутка сохранила до жути обыкновенный облик – все такая же маленькая, плоскогрудая, в желтом сарафане. Только волосы в прихотливой игре красного света и синей тени окрасились в яркий – рыжий-прерыжий – цвет. Как тогда яркое рыжее пятно на серой простыне – рано утром, когда все было кончено. Когда Калинки не стало.
Группа молодежи маршировала к центральной проходной завода, над которой возвышалась башня с флагом – труба старой котельной. Да тут совсем недалече.