Сказка про наследство. Главы 16-20

Положение, в котором застали кортубинку, не должно Дюшу трогать. Они друг дружке никто – не соседки, не приятельницы, не родственницы, не соперницы и даже не враги. Да пусть жена племянника загнется на том диване – никто не виноват. Вообще, в мире много несправедливости – всего не изменить, не исправить. А если захотеть совершить невозможное, то сам же пострадаешь. Вот как Гранит Решов – история с ним (НАША история) вас чему-то научила? Зато тылков нет!..

– Ну, знаешь! матушка моя… – возмущенно выдохнула Дюша. – Что же такое вы, наследнички, себе позволяете? Развели в квартире бардак! Положим, пусть не все чисто было, но это же границы переходит! Одежка разбросана… Баулы посередине комнаты! Вокзал здесь, что ли?! Так идите на вокзал!

– Оставьте меня в покое! Уйдите! Все уйдите… – Тая страдальчески возвела глаза к потолку с трещинами и паутиной.

– Это кто – все? Где ты толпу видишь? Тут только я. И я не уйду. Не нравишься ты мне, дорогуша. Очень не нравишься. Разлеглась королевишна! Долго валяться будешь? Пролежни образуются! Это хуже целлюлита.

– Не ваше дело!

– Не мое. Твое. Я давно наблюдаю. Баба Лида, как умерла, наказала за ее квартирой следить – ну, и кому в наследство передать… Все, как завещано, исполню в точности… Племянник приехал и чудить начал. Из окна вываливался, в красных труселях гулял. Это в рамках. А вот ты…

– Что я? Голова от вашего крика болит… Надоело! Деревня ваша надоела! Скандалы под окнами. Не убежать, не скрыться. Жутко интересно вам. Везде нос суете. Не боитесь, что отрежут?

– Не-а. Не боимся. Что суждено – случится… Но бросать человека в таком состоянии… гм, положении… Мы, тылки, даже из норы мужика вытаскивали, когда его ворпани похитили… Чем здесь воняет? Ф-фу!..

– Отцепитесь! Сделайте милость… Меня… меня… тошнит… Х-хых!..

– О как! Куда это? Ты хоть ведро подставила? Дойти до туалета не судьба? Ты же этим дышишь!

– Да лучше отравиться мне!

– Ого! Эдакие страсти… сотрясают… Словно пытку себе устраиваешь. Прямо здесь, на диване. Добро бы тебя просто вывернуло. Ну, съела, чего не подходит для нежного желудка. Или по другой причине… Но ведь тебя не просто рвет, а изнутри выворачивает. Так паршиво на душе?

– Н-ничего…

– Полегчало малость? Ладно, ладно, дорогуша. Утрись полотенцем. Поднимайся. Сделай усилие. Не то в своей блевотине утонешь.

– Мне так… так… х-х… хреново… Плохо, одним словом…

– После расскажешь. Встать-то можешь? Тогда вставай! Иди в ванну, умойся. Рот прополощи. Сама ополоснись, если в состоянии. Сразу посвежеешь…

– Не хочу я!

– Иди, иди! Никто тебя не спрашивает… – Дюша раскомандовалась бесцеремонно. – И ведро прихвати, тоже ополосни…

Тая с трудом сползла с дивана и стояла, прислушиваясь к своим ощущениям.

– Да иди же ты. Не сомневайся. Чисто все. Я самолично ванну отмывала – стены, раковину, унитаз. Бабушка лежала перед тем… Короче, не до заботушки по хозяйству ей было. И не любила она никогда… хозяйничать. А Машутку не допросишься… Но перед похоронами я убралась.

Дюша говорила честно – не кривила душой. Став бизнесвуменшей, она не отбросила прежних простых привычек. Чистюля. Столько лет проработала техничкой, сколько грязи вывезла. И это самое меньшее, что она могла сделать для покойницы – была ей очень благодарна. Естественно, идеальный порядок во всех углах не получилось навести – хлам там копился годами и даже десятилетиями. А бабылидина родственница Людка Кулыйкина языком чесала, что с дочками приходила драить квартиру – подмела лишь, даже паутину не смахнули. Очень видные лампочки под потолком не обтерли от слоя побелки, хотя Людкины дочки – взрослые девахи – им запросто залезть на стул и дотянуться. Зато ценные вещички быстренько присвоили – пуховую шаль, блузку голубую, с резными пуговицами, неснашиваемый шерстяной сарафан, синий заварочный чайник – все перекочевало к Кулыйкиным безвозвратно. Самую же грязную работу молча и усердно выполнила Дюша. И если честно, испытывала невольную робость. Баба Лида умерла тихо и кротко – словно поднялась с кровати и проплыла на облаке из синего тумана через дверь – и одновременно осталась. Даже после смерти квартира наполнена бабушкиным невидимым присутствием – все вокруг дышало ею – ее внутренним погружением и внешним запустением. Дюша уважала это. Избегала что-либо нарушить (хоть бы и улучшить) в обстановке; для нее казалось кощунственным прикрутить болтавшуюся ручку на платяном шкафу, отодвинуть с видного места на кухонном столе белую миску Кефирчика (кота уже давно не видать). Лишь скатала заскорузлые от грязи половики с пола и убрала кровать, на которой умерла учительница. Постелила чистые простыни (старенькие, чиненные, редкие из-за многократного кипячения – стиральной машины-автомата в квартире нет). Сверху расправила голубое покрывало, взбила подушки, набросила на них кружевную накидку. И больше кровати никто не касался. Даже Кефирчик, прежде любивший там развалиться – Дюша цыкнула на него, кот понял и удалился насовсем.