Старушка, видя, что случилось, в страхе сбежала вниз по лестнице. А бедный отец, получив весть о приключившемся горе и оплатив бочкой пролитых слёз это ведро асприньо[587]
, упокоил свою дочь в том же дворце, оставив ее сидящей на бархатном троне, под парчовым балдахином, и, заперши двери, покинул навсегда это место непереносимой скорби, чтобы не видеть более ни единого знака, напоминающего о постигшем его несчастье.Но спустя некоторое время у одного короля, когда он ехал на охоту, сокол слетел с руки и залетел в окно того дворца; и, поскольку он не возвращался на зов, король принялся стучать в ворота, думая, что во дворце кто-то живет. Так он долго стучал без успеха, а затем принес лестницу, с которой собирали виноград, решив забраться внутрь и посмотреть, что там внутри. И когда поднялся и прошел по всему дворцу, похолодел как мумия, не видя ни души живой.
Наконец вошел он в ту комнату, где находилась Талия, неподвижная, будто заколдованная. Увидев ее и думая, что она спит, король стал ее звать; но как ни кричал, как ни трогал ее, она не просыпалась. Тогда он, воспламененный ее красотой, снял ее с трона, отнес на руках на ложе, где сорвал плоды любви, после чего, оставив ее по-прежнему спящей, вернулся в свое королевство и в течение долгого времени не вспоминал об этом случае.
А она по прошествии девяти месяцев произвела на свет двойню — мальчика и девочку, которые были точно пара золотых подвесок с драгоценными камнями. И две феи, появившиеся во дворце, заботились о них, подкладывая для кормления к матушкиным сисечкам. И однажды, желая пососать молока и не находя сосок, младенцы присосались к ее пальцу и так сосали, что кусочек кострицы вышел из-под ногтя. И тогда Талия пробудилась, будто от тяжкого сна, и, увидев рядом с собой два чудесных создания, дала им грудь, и привязалась к ним больше, чем к самой жизни.
И пока она так жила, не зная и не помня, что с ней было, как она оказалась во дворце с двумя младенцами, не видя того, кто приносил ей пищу, король вспомнил о Талии и под предлогом охоты поехал найти ее; и нашел ее не спящей, с двумя расписными яичками красоты, и обрадовался до безумия. Он рассказал Талии, кто он такой и как было дело между ними, и они заключили между собой договор о дружбе и вечном союзе; пробыв рядом с Талией несколько дней, он затем попрощался с ней, дав обещание вернуться и взять ее с собой, а сам поехал в свою страну, то и дело повторяя имена Талии и младенцев, так что и когда он ел, на устах у него были Талия, Солнце и Луна (такие имена он дал своим чадам), и на ложе сна звал по именам то детей, то их матушку.
Жена короля, у которой еще во время долгой охоты мужа возникло подозрение, теперь, беспрестанно слыша имена Талии, Солнца и Луны, впала в жар — иной, чем бывает от солнечного удара. И позвав секретаря, она сказала ему: «Слушай-ка, приятель, ты оказался между Сциллой и Харибдой, между косяком и дверью, между дубинкой и решеткой. Коль откроешь мне, с кем спутался мой муженек, золотом тебя осыплю; а будешь таить — оставлю ни живым ни мертвым».
И приятель, с одной стороны, оглушенный угрозой, с другой, насаженный на вертел корысти, которая всегда завязывает глаза чести, возмущает воду справедливости, сбивает подковы с ног верности, рассказал ей все по порядку, хлеб называя хлебом, а вино — вином[588]
; после чего королева послала его от имени короля сказать Талии, будто он весьма жаждет видеть обоих малышей. И Талия с великой радостью послала детей к их отцу. А королева, эта душа Медеи, приказала повару их зарезать и, поджарив со всякими соусами и приправами, подать на стол несчастному мужу.Но повар, человек сердобольный, увидев два этих золотых яблочка, пожалел их и сказал своей жене, чтобы спрятала их в тайном месте, а вместо них приготовил двух козлят с сотней разнообразных подливок.
И когда пришел король, королева с великим удовольствием велела внести блюда. И король принялся за еду; и, когда ел, то и дело нахваливая: «Ах, до чего же вкусный кусочек, клянусь жизнью Ланфузы![589]
А как бесподобен вот этот, клянусь душой моего дедушки!» — она каждый раз отвечала ему: «Ешь на здоровье! Ты ведь ешь свое». Дважды или трижды король пропустил эту припевку мимо ушей, но затем, слыша, что песня затягивается, сказал: «Я хорошо знаю, что ем свое, так как ты ничего твоего не принесла в этот дом!» И, встав из-за стола в раздражении, пошел прогуляться неподалеку, чтобы развеять гнев.