Сказка сказок, или Забава для малых ребят

Был некогда в восьми милях от Неаполя в сторону Астрони[206] густой лес фиговых деревьев и тополей, где застревали и ломались стрелы Солнца, не в силах его пробить. И стоял среди леса наполовину развалившийся домишко. А в нем жила старуха, столь же бедная зубами, сколь богатая годами, со столь великим горбом, сколь мало имела в жизни счастья; с сотней шишек на лице да с гладкими карманами; с головой в серебре, а в руках ни медяка, чем душу утешить, — так что бродила она и по шалашам пастухов, и по токам молотильщиков, собирая милостыню, чтобы хоть немного жизнь протянуть. Но ведь нынче скорее насыплют полную сумку торнезе подлому доносчику и соглядатаю, чем подадут три кавалло нуждающемуся бедняку. Вот и старуха, протаскавшись по людям всю молотьбу, набрала только миску фасоли — и это в сезон, когда в округе было во всем полное изобилие и чуть не в каждом дому фасоль мерили тумулами[207]. Но ведь правду говорят: «Старому котлу то вмятина, то дырка» и: «Тощему коню Бог мух посылает», и еще: «Дерево упало — руби его, руби». Итак, бедная старуха, очистив фасоль и положив в кастрюлю, выставила ее на подоконник, а сама пошла в лес, собрать малость сучков да веток на растопку печи.

Пока она ходила туда и обратно, шел мимо ее жилища Нардо Аньелло, сын короля, направляясь на охоту. Увидал кастрюлю на окне, и вскочило ему в голову желание позабавиться: заключив пари со слугами, принц стал прицельно метать в нее камни. Увлекшись расстрелом неповинной кастрюли, он с третьего или четвертого раза удачным попаданием выбил из нее душу.

Старуха вернулась в дом, когда шутники были уже далеко; обнаружив свое горькое горе, она пустилась в проклятия, крича: «Да будет клято и заклято, чтоб не хвастал, чтоб не скакал, довольный собою, этот вонючий козел с Фоджи[208], что разбил мне кастрюлю, сын своей бабушки, что разорил могилу, куда ее кости сложили, хам и невежа, что посеял фасоль мою не по времени! Коль не нашлось у него ни капли сочувствия к моему убожеству, хоть бы сам себе во вред не делал, не бросал бы наземь герб собственного дома, не кидал бы под ноги то, что на голове носят. Но да сбудется, умоляю Небо на голых коленях и с кровоточащим сердцем, да сбудется, чтоб влюбился он в дочь какой-нибудь орки, которая его на обед себе сварит; чтоб ему тещенька ребрышки пересчитала, чтоб по нем по живом, как по мертвом, плакали, чтоб связали его по руки да по ноги прелести девицы и чародейства ее матушки, чтоб никуда сбежать не мог, чтоб разрывался у мерзкой гарпии под когтями, чтоб весь век свой мучился, чтоб на ниточке у ней дергался, чтоб ему хлеб из арбалета стрелой посылали, чтоб не раз и не два икнулось ему фасолью моей, что он, подлец, по земле разметал».

И вот расправили крылья проклятия бедной старухи да полетели птицами в самое небо, так что, хоть и говорят: «Что бабе орать — мужику насрать», и еще: «У коня клятого лучше шерстка блестит», однако попало то слово принцу прямо в яблочко да чуть из кожи вон не выбило. Итак, не прошло и двух часов, как остановился он среди леса, отстав немного от компании, и вдруг увидел прекрасную девушку, что подбирала с земли улиток и, забавляясь, приговаривала:

Тяни-вытяни рожок,
тебя мама обстрижет,
на терраске обстрижет
и мальчишечку снесет[209]

.

Принц, видя, что предстоит перед этим сейфом высших драгоценностей Природы, банком богатейших вкладов Неба, арсеналом жесточайших оружий Амура, не понимал, что такое с ним случилось; ибо лучи взоров, исходивших от этого хрустального личика, упали на трут его сердца и воспламенили его всего, так что принц стал словно печь, где пережигалась известь мечтаний для постройки дома надежд.

А Золотая Куделька (таково было имя девушки), тоже не мушмулу чистила[210]: принц был парень видный и с первого взгляда пронзил ей сердечко, и стояли оба, глазами прося друг у друга милости; и хоть на языке у обоих будто типун вскочил, зато очи трубили, как фанфары викариатского суда[211], возвещая всему свету секреты их душ. И долго они оставались, будто набравши полон рот песку, не в силах вытянуть наружу ни слова, пока наконец принц, прочистив трубу голоса и воздев руки, выговорил: «С какого луга произошел этот цветок красоты? С какого неба одождила эта роса грации? На каком золотом прииске добыто это безмерное сокровище прелести? О счастливые леса, о чащи благословенные, где обитает эта роскошь, где сверкает иллюминация праздников Любви! О леса, о чащи, где не черенки для метел строгают, не перекладины для виселиц пилят, не крышки для ночных горшков вырезают, но двери для храма Красоты, но стропила для жилища Граций, но стрелы для лука Амура!»