Сказка сказок, или Забава для малых ребят

кто с чужими делами свяжется, тот век не развяжется; глупо считать, почем люди огурцы продают[416] и сколько соли в кастрюлю кладут.

Не путайтесь со знатными господами:

иди, коль зовут сетью рыбу ловить, да нейди, коль зовут при дворе служить; господская любовь — как вино в бутылке: утром добро, а к ночи прокисло; у господ не разживешься, разве что словами красными и яблоками гнилыми; в господском дому труды бесплодные, мечты прогорклые, надежды разбитые; льешь пот — не пожалеют, бегаешь — передышки не дадут, спишь — не выспишься, по нужде пойдешь — свечку с собой дать поскупятся; а как есть сядешь — пищи вкус потеряешь.

Берегитесь богатого, что обнищает, и мужика, что в господа выйдет, убогого, что в отчаяние впадет, слуги продажного, князя невежды, судьи корыстного, жены ревнивой, мужа, у которого все „завтра“[417], полицейской мелкой рыбешки[418], мужчин безусых, женщин бородатых, реки стоячей, печи дымящей, злого соседа, детей капризных и людей завистных.

Напоследок скажу:

не ленитесь учиться: кто в чем мастер, тому в том и счастье; у кого соль в тыковке, тот и в лесу не пропадет; добрый труд — жернов мудрости крутить и первые уши переменить[419]; добрый конь без седла не останется.

Хотел вам еще тысячу вещей сказать, но подошла ко мне смертная тягота, и дышать больше нечем».

Сказав это, он смог лишь только поднять руку и перекрестить сыновей, после чего, спустив паруса жизни, вошел в гавань отдыха от трудов сего мира.

После ухода отца Маркуччо, зарубив его слова у себя на сердце, взялся за обучение в школах, стал ходить по академиям, состязаться со студентами, проходить всякие тонкие вещи, так что вскоре сделался первым грамотеем в той стране. Но поскольку бедность есть мелкий чекан добродетели[420] и с человека, помазанного маслом Минервы[421], соскальзывает вода везения, этот бедняга всегда был не в почете, всегда на мели, повсюду натыкался на «жестокое сердце и злую волю»[422]. До пресыщения листая страницы, он рад был бы лизать жир со сковородки; наполняя голову сентенциями законоведов, он был тощ кошельком и, утруждая себя изучением «Дигест», будто держал вечный пост[423].

Пармьеро, в отличие от брата, зажил легко и кое-как; то играя, то пируя, ни в чем себе не отказывал и не заботился ни о каком ремесле этого мира; однако тем или иным способом сумел набить тюфяк соломкой. Видя это, Маркуччо стал горько жалеть, что, слушаясь отцовского совета, выбрал в жизни неверный путь, ибо грамматика Доната[424] ничем его не одарила, «Рог изобилия» только ввел в нужду[425], и Бартоло не помог наполнить кошель[426], в то время как Пармьеро, забавляясь игрой в кости, накопил доброго жирку и, не трудясь руками, наполнил зоб.

Наконец, не в силах больше терпеть чесотку постоянной нужды, он пошел к Пармьеро, чтобы попросить, раз уж Фортуна почтила его за сына белой курицы[427], вспомнить о бедном брате, ибо оба от одной крови и из одной щели вышли на свет.

Пармьеро, который хоть уже и пукал богатством, но страдал запором, сказал брату: «Ты, который не разгибал спины от занятий, следуя совету твоего отца, и мне всегда тыкал в глаза моими драками и играми! Иди и дальше грызи твои мудрые книги, а меня оставь с моими глупостями. Я тебе не должен ни крупинки соли; я не в подарок получил несчастные гроши, что имею в руках. Ты молодой, голову на плечах имеешь, иди: кто не умеет жить, это его горе. Каждый за себя, один Бог за всех. Нет монет, играй чашками[428]. Хочешь лопать — кусай себя за локоть, а хочешь стакан — кусай за бока». Сказав ему эти и много других слов, он отослал его прочь.

Маркуччо, оттого что родной брат обошелся с ним как с собакой, настолько потерял надежду, что решил кислотою отчаяния отчистить золото души от грязи тела. И пошел на высокую-превысокую гору, которая, как соглядатай Земли, разглядывала все, что творится в державе Воздуха, и, как великий султан гор, в облачной чалме поднималась к небу, чтобы сорвать оттуда полумесяц и приколоть ко лбу.