Сказка жизни

Который уже год Арнольда Шварцевича не покидало тягостное чувство того, что он все делает невпопад. Вечно гонится за вчерашним днем, тщетно ищет черную кошку, которой на самом деле нет. Да, как и собирался – с самого начала накупил дорогих и голосистых мальчишек и девчонок. А потом вдруг выяснилось, что даже к самым голосистым нужен композитор, которому изначально он отводил лишь десять процентов в общем объеме успеха. А пока выбирали композитора – мальчики подросли и осипли, а девочки забеременели да и повыскакивали замуж за богатеньких папиков-зрителей. А потом обнаружилось, что помимо композитора нужен еще и саунд-продюсер (Арнольд Шварцевич, подчеркивая свое благородное происхождение, произносил это дикое слово на старинный лад, вот так: саунд-продюсер). А после саунд-продюсера…

А после спешно сколачивали «бойз-бенд», но пока раскачивались, они выходили из моды, а входили наоборот, девочковые «ар-эн-би». Бросались искать «ар-эн-би», но пока суть да дело – на топ неожиданно взлетали слащавые, клоуноподобные «нью-металлисты» в шортиках и с козлиными бородками. А потом… И все чаще и чаще вспоминал Арнольд Шварцевич тот переломный день, когда он своими руками вытащил этот несчастливый билет в пропасть. Ну вот что стоило, надо ж было в спорт двигать… в футбол какой-нибудь. Там все просто! В воротах – прыгучий голкипер, перед ним – пара высоких, непроходимых центральных защитников, креативная, созидающая середина поля и забивной форвард на острие, а лучше два. Голы, очки, секунды, ничего лишнего. Закупился, потренировался, отдал-открылся, прошел-навесил-поборолись, три сезона на создание команды, как уверяют матерые профессионалы – и заслуженный результат приходит сам собой. Или сказки. Еще проще. Благородный герой и дама его сердца, он ее любит, она его тоже, вместе они преодолевают все трудности и в хэппи-энде на фоне садящегося в лазурную морскую пучину сливаются в эффектном… все, ну, можно еще подкинуть для колорита, но звание «Новогодней» уже и так в кармане. А тут…

Сказать по правде, Арнольд Шварцевич не любил музыку. Во всяком случае, современную и популярную. Хотелось-то чего-то задушевного, чтоб у костра, чтоб про верных друзей и северный ветер, эх… А заниматься приходилось совсем, совсем другим. Но обратной дороги – не было.

А потом появился Калера…

Когда-то давно Калера выступал сам – и вот теперь вернулся в родной вокально-инструментальный коллектив после длительных зарубежных гастролей. Сначала на должность исполнительного директора по особым поручениям, а потом и генерального. А потом как-то незаметно выяснилось, что Калера вообще делает всё: сам и композирует, сам и аранжирует и продюсирует, и на барабанах, и на басу, и на бэк-вокале – и все один Калера. Без ансамбля, как говорится. И даже, как нашептывали Арнольду Шварцевичу злые языки – еще и с удовольствием зажигает со своими молодыми подопечными на «афтерпати». Мол, дескать – все никак не может изжить в себе музыканта, и все так же беснуется возле огней рампы, а между тем в его новой ипостаси требуется от него решительно иное…

Арнольд Шварцевич и сам все хотел побеседовать с Калерой на эту деликатную тему. Может, и правда многовато тот на себя взвалил – не надорвался бы, ночами не спит и вид имеет осунувшийся. Так и сказал ему однажды:

– Калера! Может, определишься все-таки, сосредоточишься на чем-нибудь одном?

– Ну что вы! – весело бросил тогда Калера на бегу из репетиционного зала к микшерскому пульту, – Вон, Пол Маккартни, бывало – тоже один на всех инструментах давал дрозда! Или Джон Фогерти! Да мало ли примеров…

– Так-то оно так, – хмыкнул Арнольд Шварцевич, – Но проблема в том, что ты пока – не Пол Маккартни. И даже, если говорить начистоту – еще не четверть…

Хотя в целом, конечно, Калерий Егорович – молодец. Было в нем что-то такое, импонирующее. Да и стиль управления его в чем-то был схож с Руководящим – его так же лихо мотало из одной крайности в другую, с полным, фигурально выражаясь, сожжением мостов после себя. То Калера ударялся в испанское фламенко, то переходил на аутентичные народные песни на неаполитанском языке, а то вдруг записывал и выпускал нечто совсем уж неописуемое в размере «четыре-два-четыре», вышедшем, кажется, из моды еще во времена Бетховена и Баха.

Да и с поклонниками он отношения в кои-то веки наладил, никогда не боялся выйти к ним из чилл-аута даже после самых провальных концертов, поговорить по душам, обсудить по горячим следам накопившееся и наболевшее. Все-таки поклонники, даже невзирая на свой мизерный финансовый вклад в общее дело – это сила, данный расклад Арнольд Шварцевич уже четко понимал. Особенно самая радикальная и сплоченная их часть, так называемая «клака», которая неизменно занимает места в самой фан-зоне и может при случае и яйцами закидать, и гробовым, насупленным молчание напрочь сорвать выступление, или наоборот, мощно подпеть, удержав на плаву давшего «петуха» вокалиста…