Сказка жизни

В тот день было прохладно. По-зимнему, по-настоящему. Без солнца, с сырым, пронизывающим ветром и забивающейся в рукава и под туго намотанный шарф поземкой – но все равно хорошо. На самом деле, больше всего Филимонов боялся, что вот теперь, когда их сказка – уже и Новогодняя, и Рождественская, вот тут-то все и закончится, и навсегда останется в прошлом. В сказочном, когда-то решительно невообразимом – но в ушедшем навсегда уже времени. И разбредутся они по своим делам, и будут лишь изредка перезваниваться и случайно встречаться, и им будет даже особо нечего сказать друг другу, кроме каких-то общих, ничего на самом деле не значащих фраз… Но случился февраль, и вечерний звонок Ильи Муромэца с приглашением прибыть вскорости на занятие, тактично поименованное им «втягивающим, по желанию», и впервые назвал по имени, Филимоновым, а не как обычно раньше, «молодым» или «практикантом»… Оказалось ли у Филимонова такое желание? Странный, однако, вопрос.

Филимонов уже знал, что подвиги и прочие благородные деяния трудны и сами по себе – а уж зимние особенно, и правильно одеться для их совершения – тоже своего рода искусство и как минимум половина успеха. И даже Алеша Беркович, в повседневной жизни пижон, щеголь и франт – а и тот не гнушается, презрев веления моды, в особо сырую погоду перед обуванием лаптей завертывать ноги в полиэтиленовые пакеты, хотя, конечно, желательно все-таки в одинаковые. И что особенно тяжело в этом плане – примерно до минус-пятнадцати ниже нуля, когда снежный покров сперва подтаивает, а затем замерзает на шнурках, и очень многое, если не все, зависит от первого удачного движения: поддастся узелок – будет удача, а не поддастся стремительно застывающим и синеющим пальцам – пиши пропало. А после минус-пятнадцати, когда снег просто осыпается, все-таки полегче.

Разумеется, все это не касалось Ильи Муромэца. Илья примерно до середины ноября ходил, как правило, в одной футболке, и лишь в преддверии дня зимнего солнцестояния накидывал легкую куртку-ветровку, да и ту при малейшем намеке на повышение температуры норовил скинуть в положение «на локтях», чем всегда вызывал критические стрелы со стороны Алексея, на которые, впрочем, почти не реагировал. И лишь посмеивался, когда по завершении мероприятия благородные герои наперегонки, будто и не отдали только что все силы борьбе, бросались к теплым носильным вещам и термосам с горячим чаем.

Наблюдать эти трепетные мгновения Филимонов вообще был готов бесконечно. Вот Илья медленно возвращается к месту изначальной дислокации, созерцая начинающих коченеть соратников, при этом от него самого, даже если сегодня отрабатывал строго в обороне, пар валит, будто от прорванной трубы теплоцентрали. Степенно достает из портфеля газету, разворачивает, выбирает ненужные листы, аккуратно расправив, стелет на землю. Не для тепла, нет, ну какое там от газеты тепло – исключительно для чистоты и гигиены, этими же ногами потом в повседневную обувь, а вдруг, скажем, потом к девушке, да даже и не «вдруг». Ступает, а водяные пары вокруг него продолжают клубиться, и заводит с Алешей Берковичем задушевный разговор. А когда, наконец, сходит – то снег под ним оказывается сантиметров на пять вниз протопленный, будто не обыкновенный, хотя и выдающийся, благородный герой стоял, а два раскаленных в печи кирпича поставили!

– Илья, я вот что хочу сказать… – неминуемо говорит Алеша, – Мне вот всегда кажется – не иначе какая прабабка твоя с хоббитом согрешила.

– С каким хоббитом? – недоуменно переспрашивает Илья.

– Да вот с таким! – хохочет Алеша, – С мохнолапым!

– А-а-а… Ну, может быть, – совсем не обижается Илья…

– Ты меня слышишь?

Заиндевевший Филимонов слышал, но сказать в ответ и даже просто кивнуть головой уже не мог.

– Дай молодому закусить чем-нибудь, а то совсем уедет… – озабоченно распорядился Илья Муромэц. – Нам же и тащить потом.

– У меня нет ничего. Ты же все и сожрал, – мгновенно отрапортовал Алеша Беркович.

– В портфеле у меня посмотри.

– Там одно яйцо крутое на дне лежит, – доложил Алеша, покопавшись в походном несессере Ильи.

– Ну так дай яичко ему. Только почисти сперва, он-то сам не сможет наверняка уже…

– Что-то не чистится, – сообщил Алеша и, оценив текущее филимоновское состояние добавил, – У молодого в данный момент наверняка уже обманчивое тепло растекается по членам. Сейчас еще что-нибудь яркое и доброе вспомнится из личной жизни – и привет…

– Ну так чисти быстрее!

А Филимонову и вправду вспомнилось.

Его, совсем маленького, собирали тогда в детский лагерь. Во второй раз, что было особенно тревожно. В первый раз – еще ничего, еще можно поверить и поддаться на посулы взрослых, но во второй – уже тертый калач, на мякине сладких слов «подружишься с ребятами, отдохнешь там как следует…» не проведешь. Собственно, оно и с подвигами потом – примерно то же самое.