Сказки

Но жизнь бедняжки сложилась не так хорошо, как она себе представляла. Она считала, что умеет хозяйничать, но никак не могла угодить господину Петеру; она жалела бедняков, а так как ее супруг был богат, то ей казалось, что не грех подать пфенниг несчастной нищенке или рюмку водки старику; но когда Петер Мунк узнал об этом, он сказал суровым голосом и сверкая глазами: «Зачем расточаешь ты мое добро нищим и бродягам с большой дороги? Или ты принесла в дом большое приданое, что раздаешь теперь направо и налево? На нищенском посохе твоего отца даже супа не разогреешь, а ты, как княгиня, соришь деньгами. Попадись еще раз, и ты отведаешь моего кулака». Красавица Лизбет горько плакала в своей спальне о черством сердце мужа, и часто хотелось ей очутиться опять в бедной лачуге отца, а не вести хозяйство богатого, но жадного и жестокосердного Петера. Ах, если б она знала, что у него сердце из мрамора, и что он ни ее и вообще никого любить не может, она бы не удивлялась. Если случалось ей теперь сидеть перед домом, а мимо проходил нищий и, сняв шляпу, просил милостыню, она зажмуривала глаза, чтобы не видеть его бедности, сжимала руки, чтобы невольно не опустить их в карман и не вынуть оттуда крейцер. Вот и вышло так, что по всему лесу прошла слава, будто красавица Лизбет еще жаднее, чем Петер Мунк. Однажды госпожа Лизбет опять сидела перед домом, пряла и напевала песенку; ей было весело, потому что погода была хорошая и господин Петер уехал в поля. И вот на дороге показался старичок с большим, тяжелым мешком на спине, и она издалека уж услыхала, как он кряхтел. С участием поглядела на него госпожа Лизбет и подумала, что такого старого человека не следовало бы так обременять.

Старичок тем временем, кряхтя и качаясь, дотащился до госпожи Лизбет и чуть было не упал перед ней под тяжестью мешка.

— Ах, будьте милосердны, госпожа, дайте мне глоток воды, — проговорил старичок, — я не в силах идти дальше, я изнемогаю.

— В ваши годы не следовало бы носить такие тяжести, — сказала госпожа Лизбет.

— Да, а вот приходится, чтобы прокормиться, быть на посылках, — ответил он. — Ах, такая богатая женщина, как вы, не знает, как тяжка бедность и как прохлаждает в такую жару свежая вода.

Услыхав это, она поспешила в дом, сняла с полки кружку и наполнила ее водой, но когда вернулась, то, не дойдя до старика всего несколько шагов и увидев, как он, печальный и озабоченный, сидит на мешке, она почувствовала к нему искреннее сострадание, вспомнила, что мужа нет дома, и, отставив кружку с водой в сторону, взяла кубок, наполнила его вином, положила поверх ржаной хлебец и подала старику.

— Вот этот глоток вина будет вам полезнее воды, ведь вы уж такой старенький, — сказала она, — только не пейте так быстро и закусите хлебом.

Старичок с удивлением глядел на нее, пока его старые глаза не наполнились крупными слезами; он выпил и затем сказал:

— Я уже стар, но я мало видал людей, которые были бы так сострадательны и умели бы так прекрасно и от всего сердца делать добро, как вы, госпожа Лизбет. Но зато вам хорошо будет жить на земле, — такое сердце не останется без награды.

— Да, награду она получит немедленно! — раздался ужасный голос, и, когда они оглянулись, то увидали над собой темно-красное лицо господина Петера.

— И к тому же ты лучшее мое вино наливаешь нищим и собственный мой бокал подносишь к губам бродяг? На, получай награду! — Госпожа Лизбет упала к его ногам и стала молить о пощаде; но каменному сердцу было чуждо милосердие, он перевернул кнут, который держал в руках, и так сильно ударил ее кнутовищем из черного дерева в прекрасный лоб, что она мертвая упала на руки старику. Увидав это, он тотчас же пожалел о своем поступке; он нагнулся поглядеть, жива ли она еще, но человечек сказал хорошо знакомым ему голосом:

— Не трудись, угольщик Петер! Это был самый прекрасный и очаровательный цветок в Шварцвальде, но ты растоптал его и он никогда больше не расцветет.

Вся кровь отхлынула от лица Петера, и он сказал:

— Так это вы, господин хранитель клада? Ну, чему быть, того не миновать, видно, так должно было случиться. Но, я надеюсь, вы не донесете на меня в суд как на убийцу?

— Несчастный! — отвечал Стеклянный Человечек. — Какая мне польза оттого, что твоя смертная оболочка повиснет на виселице? Не земного суда надо тебе бояться, а другого, более строгого, ибо ты душу свою продал врагу.