Сказки английских писателей

Поздним утром Кеаве разбудил её и поделился с ней радостной вестью. Казалось, он поглупел от счастья, потому что даже не заметил, в каком она отчаянии, хотя ей очень плохо удавалось это скрыть. Слова застревали у нее в горле, но что за важность! — Кеаве говорил за двоих. За завтраком она не проглотила ни кусочка, но что до того? — Кеаве очистил все блюдо. Кокуа видела и слышала его словно во сне; иногда она твердила себе, что все случившееся ей только померещилось, и прикладывала руку ко лбу: знать, что она осуждена на вечное проклятие, и слушать безмятежную болтовню мужа было невыносимо.

Все это время Кеаве ел, и разговаривал, и строил планы возвращения домой, и благодарил её за то, что она его спасла, и ласкал её, и называл её своей верной помощницей. А потом стал смеяться над глупым стариком, купившим бутылку.

— Он показался мне сперва достойным человеком! — сказал Кеаве. — Но разве можно судить по виду? Ведь понадобилась же для чего-то старому нечестивцу эта бутылка!

— Супруг мой, — смиренно промолвила Кокуа, — у него, может статься, были хорошие намерения.

— Вздор! — воскликнул Кеаве. — Старик — мошенник, говорю тебе, и осел в придачу. Бутылку было трудно продать и за четыре сантима, а уж за три это и вовсе невозможно. Слишком близок ад, уже начинает пахнуть паленым… брр! — содрогнулся он. — Правда, я сам купил её за один цент, не зная, что есть монеты еще мельче. Я свалял дурака, но другого такого не сыщешь, и тот, кто владеет бутылкой сейчас, унесет её с собой в преисподнюю.

— О, мой супруг, — промолвила Кокуа, — ужасно, спасая себя, толкнуть на вечную гибель другого. Мне кажется, я не могла бы смеяться! Мое сердце было бы полно смирения и грусти. Я молилась бы за несчастного, купившего нашу бутылку.

Тут Кеаве, чувствуя справедливость её слов, рассердился еще больше.

— Чепуха! — воскликнул он. — Ну и грусти, если тебе угодно, а только не так должна вести себя хорошая жена. Если бы ты хоть немного думала обо мне, ты постыдилась бы так говорить.

Он ушел из дому, и Кокуа осталась одна.

Разве была у нее надежда продать бутылку за два сантима? Никакой, она это понимала. Но даже будь это возможно, так ведь Кеаве торопит её уехать в те края, где нет монеты меньше цента. А тут еще, в тот самый день, когда она принесла такую жертву, муж недоволен ею, — он ушел и оставил её одну.

И вместо того чтобы воспользоваться временем, которое у нее еще оставалось, она сидела дома и то вынимала бутылку и глядела на нее с несказанным ужасом, то, содрогаясь, убирала её с глаз долой.

Вскоре Кеаве вернулся и пожелал, чтобы она поехала с ним кататься.

— Супруг мой, я больна, — сказала Кокуа. — У меня тяжело на сердце. Прости меня, но мне сейчас не до развлечений.

Тогда Кеаве рассердился еще больше; он гневался на нее, так как думал, что она грустит из-за старика, и на себя, так как понимал, что правда на её стороне, и стыдился своего счастья.

— Вот она, твоя любовь! — воскликнул он. — Муж избежал вечной гибели, на которую не убоялся пойти ради тебя, а тебе не до развлечений! И это преданная жена!

И в ярости он снова ушел из дому и целый день бродил по улицам. Он встретил друзей и пил с ними. Они наняли экипаж, поехали за город и там снова пили. И все время Кеаве было не по себе, потому что он развлекался в то время, как жена его грустила, и потому что в глубине души он сознавал её правоту, и сознание это заставляло его пить еще больше.

С ним бражничал один хаоле — старый негодяй, в прошлом боцман на китобойном судне, дезертир, золотоискатель, каторжник. У него было подлое сердце и грязный язык, он любил пить и спаивать других, и он подливал Кеаве еще и еще. Скоро ни у кого не осталось больше денег.

— Эй ты, — обратился тогда боцман к Кеаве, — ты всегда хвастал своим богатством. У тебя есть какая-то дурацкая бутылка или еще что-то в этом роде.

— Да, — ответил Кеаве, — я богат. Я пойду домой и возьму денег у жены, она держит их у себя.

— Глупо, приятель, — заметил боцман. — Никогда не доверяй деньги бабе. Женщины изменчивы, как вода. За ними надо смотреть в оба!

Кеаве был одурманен вином, и слова боцмана застряли у него в уме.

«Я пожалуй, не удивился бы, если б она мне изменяла, — подумал Кеаве. — Почему бы иначе ей так загрустить, когда я спасся от злой участи? Но я покажу ей, что я не из тех, кого можно водить за нос! Я поймаю её на месте преступления!»

И вот, когда они вернулись в город, Кеаве попросил боцмана подождать на углу возле старой тюрьмы, а сам пошел к своему дому. Уже настала ночь, в одном из окон горел свет, но не было слышно ни звука. Кеаве крадучись обошел дом, бесшумно открыл заднюю дверь и заглянул внутрь.

На полу сидела Кокуа, а перед ней в свете лампы мерцала молочно-белая пузатая бутылка с длинным горлышком; глядя на нее, Кокуа ломала в отчаянии руки.