Сказки английских писателей

«Боже, — подумала она, — как я беспечна, как слаба! Ему, а не мне, грозит вечная гибель, он, а не я, навлек на себя проклятие. Разве не ради любви ко мне, не ради существа, которое его не стоит и так мало может ему помочь, сделал он это и теперь видит перед собой огонь ада и вдыхает запах серы, лежа там, на ветру, при лунном свете! Неужели душа моя так слепа, что я до сих пор не понимала, в чем мой долг, или я попросту боялась понять? Но уж теперь он станет поводырем моей души, теперь я скажу «прощай» белым ступеням рая и друзьям, ожидающим меня там. Любовь за любовь! И пусть моя любовь будет достойна любви Кеаве. Душа за душу! И уж если чьей-нибудь душе погибать, то пусть погибнет моя!»

Кокуа была проворная женщина, и вскоре она уже стояла одетая. Она взяла сдачу — драгоценные сантимы, которые они всегда держали наготове. Эти монеты почти вышли из обращения, ими можно было запастись только в правительственной меняльной конторе. Когда она вышла на улицу, ветер нагнал на небо тучи и луна скрылась. Город спал, и Кокуа не знала, куда ей идти. Вдруг она услышала под деревьями чей-то кашель.

— Незнакомец, — спросила Кокуа, — что ты делаешь на улице в такую холодную ночь?

Человек что-то пробормотал, продолжая кашлять, но она всё же разобрала, что он стар, и беден, и чужой в этих краях.

— Не окажешь ли ты мне услугу? — спросила Кокуа. — Как чужеземец чужеземке, как старик — молодой женщине, не поможешь ли ты дочери Гавайев?

— Ага, — отозвался старик, — ты, значит, та самая ведьма с Восьми островов и даже мою старую душу хочешь поймать в свои сети? Но я слыхал о тебе и не желаю иметь дела с нечистой силой.

— Сядь, — сказала Кокуа, — и я расскажу тебе одну историю.

И она поведала ему все с начала и до конца.

— А я, — сказала она, — его жена, которую он купил, заплатив вечным спасением. Что мне делать? Если я пойду к нему сама и попрошу продать мне бутылку, он откажет мне. Но если пойдешь ты, он продаст её с радостью. Я буду ждать тебя здесь. Ты купишь бутылку за четыре сантима, а я куплю её у тебя за три, да вселит всемогущий мужество в мое бедное сердце.

— Если ты обманешь меня, — сказал старик, — бог покарает тебя на месте.

— Я это знаю! — воскликнула Кокуа. — Я знаю, что покарает! Я не могу совершить такого вероломства… Бог этого не потерпит.

— Дай мне четыре сантима и жди меня здесь, — сказал старик.

Но когда Кокуа осталась на улице одна, мужество покинуло её. Ветер завывал в деревьях, а ей казалось, будто гудит адское пламя; тени плясали в свете уличного фонаря, а ей казалось, что к ней тянутся злые духи. Если бы у нее хватило сил, она бы, наверное, кинулась бежать, если бы у нее хватило голоса, она бы громко закричала, но она не могла сделать ни того, ни другого и стояла дрожа, как испуганное дитя.

Но вот она увидела, что старик возвращается и несет в руках бутылку.

— Я выполнил твою просьбу, — сказал старик. — Когда я уходил, твой муж плакал, как ребенок. В эту ночь он будет спать спокойно.

И он протянул ей бутылку.

— Прежде чем ты отдашь её мне, — с трудом проговорила Кокуа, — извлеки добро из худа: попроси духа избавить тебя от кашля.

— Я старый человек, — ответил он ей, — и стою слишком близко к могиле, чтобы просить милостей у дьявола. Но что это? Почему ты не берешь бутылку? Ты колеблешься?

— Нет! — вскричала Кокуа. — Я просто слаба. Погоди минутку. Не я… моя рука отказывается её взять, мои пальцы сами отдергиваются от проклятой бутылки… Всего одну минутку.

Старик с жалостью посмотрел на Кокуа.

— Бедняжка! — сказал он. — Ты боишься; душа чует, что её ждет… Что ж, оставь бутылку у меня. Я стар, и мне никогда уже не быть счастливым на этом свете, а на том…

— Дай её мне! — прошептала Кокуа. — Вот деньги. Неужели ты думаешь, я дойду до такой низости? Дай мне бутылку!

— Благослови тебя бог, дитя! — сказал старик.

Кокуа спрятала бутылку под складками холоку, попрощалась со стариком и пошла куда глаза глядят. Все дороги были ей теперь равны, все они вели в ад. Она то шла, то бежала; то оглашала ночные улицы громкими рыданиями, то падала на землю у обочины дороги и тихо плакала. Все, что она слышала об аде, припомнилось ей сейчас, — она видела, как полыхает пламя, слышала запах серы, и тело её уже корчилось на углях.

На рассвете она пришла в себя и вернулась домой. Все было, как сказал старик, — Кеаве спал сном младенца. Кокуа стояла и, не отводя глаз, смотрела на его лицо.

— Теперь, мой супруг, — сказала она, — твой черед спать. Когда ты проснешься, твой черед будет петь и смеяться. Но для бедной Кокуа, которая никому не причинила зла, для бедной Кокуа, увы, нет больше сна, нет больше песен, нет больше радости ни на земле, ни на небе.

С этими словами она легла рядом с ним и тут же погрузилась в забытье, — так истомило её страдание.