Сказки английских писателей

Пока длилось это волшебное превращение дня в ночь, я ничего не видел и не слышал, кроме птиц и кроликов. А когда стемнело, мне начало казаться — ты слышишь, Летиция, только казаться! — что старый Джо с каждой секундой приближается ко мне.

И в то самое мгновенье, когда я заметил первую звезду — это, очевидно, была Венера, судя по её яркости и положению, — я увидел… Ну как ты думаешь, что я увидел?

— Фею! — завороженно выдохнула Летиция.

— Пятерка с плюсом! — Мистер Болсовер теснее прижал к себе руку Летиции. — Да, я увидел фею. Но странно то, что я не могу, просто не в состоянии описать её. Может, оттого, что было темновато, а может, глаза мои устали от напряжения, но скорее всего истинная причина крылась совсем в другом. Мне казалось, будто я её вижу не на самом деле, а только в своем воображении, хотя я прекрасно знал, что она там есть.

Не могу тебе это объяснить, Летиция, — могу только дать слово: я знал, что она там. Она стояла, слегка наклонившись вперед, так что макушка её приходилась как раз на уровне талии старого Джо, если можно в применении к нему говорить о талии. Вот взгляни — примерно на уровне третьей пуговицы черного сюртука, который сейчас на нем. Лицо у нее было слегка удлиненное, узкое, но, может быть, так мне показалось оттого, что оно было полузакрыто длинными прядями шелковистых белокурых волос. Цвет их был чем-то средним между золотистым и пепельным — такого цвета бывают рыбки, которые светятся в темноте, но, пожалуй, он был ближе к золотому, чем к серебряному. И теперь, когда я её вспоминаю, мне представляется, что я видел её при свете, который частично исходил от нее самой — вокруг ведь было совсем темно.

Она стояла неподвижно, прелестная, как цветок. И возможность созерцать её наполняла меня невыразимой радостью, забыть которую я не могу. У меня было ощущение, что я, сам того не ведая, оказался вдруг во сне, в каком-то другом мире. Холодные мурашки пробежали у меня по спине, как при звуках волшебной музыки.

В воздухе не было ни дуновения. Мне почудилось, что все предметы обрели четкие, ясные очертания, хотя вокруг царил сумрак. И все — и цветы, и деревья, и птицы — как-то вдруг изменилось. Я как будто стал понимать, что чувствуют цветы, понимать, что значит быть зеленым растением, вроде плюща с резными листьями и белыми корнями, и с трудом пробиваться из темной земли, и медленно-медленно виться по стволу, цепляясь за него, как гусеница ножками-присосками.

Или каково быть пернатым и, став легче воздуха, парить над землей и блестящими круглыми глазками оглядывать свое птичье царство. Не знаю, как объяснить тебе это, Летиция, но, я уверен, ты меня поймешь.

Летиция дважды серьезно кивнула.

— По-моему, я понимаю немножко, хотя мне в голову никогда не пришло бы, что такое могут понимать мальчишки.

— Конечно, мальчишки больше похожи на зверюшек, чем на людей, — охотно согласился дядюшка Тим. — И я в свое время был точно такой же — на девять десятых и семьдесят пять сотых. Но малая частичка чего-то другого во мне все-таки была. И вот эта частичка, как мне кажется, и смотрела на старого Джо.

Я не сомневаюсь ни капли, что фея знала о моем присутствии, но, несмотря на это, решила больше не откладывать дело, которое привело её сюда. Буквально через минуту она стала незаметно отступать и скрылась в тени, а затем я увидел, как она торопливо движется через поле к дальнему его концу, стараясь, чтобы старый Джо все время заслонял её от меня, так что я не мог её рассмотреть хорошенько, сколько ни вертел головой. Разглядеть её и впрямь было нелегко, если учесть, что я смотрел ей в спину и что она скользила по полю быстро, как тень. Я до сих пор не понимаю, как она ухитрялась так двигаться, — это ведь адски трудно. Я, например, при всем желании не мог бы — хоть раз да обернулся бы.

— А как она выглядела сзади? — спросила Летиция.

Мистер Болсовер задумчиво прищурился, поджал губы и, помолчав, ответил с расстановкой:

— Как струйка дыма от костра. Или — если бы его можно было увидать — как дуновенье ветерка над освещенным солнцем снегом. Или как прозрачные брызги какого-то крошечного водопада. Она двигалась так, будто порхала над землей, но в то же время ни на минуту от нее не отрывалась, ступая легче, чем самая легкая газель. Я следил, как она скользит в тишине по совсем уже темному полю, — и у меня дыханье перехватывало от восторга. А я — не забывай, дорогая, — был всего-навсего десятилетний балбес.

Мистер Болсовер достал из кармана яркий шелковый носовой платок огромного размера и торжественно высморкался. Затем он засунул платок обратно в карман, так что снаружи остался только один яркий кончик.

— Должен огорчить тебя, Летиция, но сказки из этой истории не получается. Не выходит сказки, и все тут.

— А по-моему, дядюшка, это самая что ни на есть настоящая сказка. Сказка ведь не становится хуже, если в ней есть и правда. Тебе не кажется, дядюшка, что настоящие сказки даже лучше, чем правда? Вспомни сказку про диких лебедей или про Белоснежку [129]. Вообще такие сказки. Но, дядюшка, миленький, продолжай, пожалуйста.