Сказки английских писателей

— Сказка, на мой взгляд, должна быть как музыкальная пьеса: она должна иметь начало, середину и конец, но когда её слушаешь, то все эти части переходят одна в другую и воспринимаются как одно целое. Сказка должна быть как колечко, как рыба мерлан с хвостом во рту [130], но, конечно, рыба живая, а не жареная. А моя сказка начинается, а потом ничем не кончается.

— Это ровно ничего не значит, — сказала Летиция. — Дядюшка Тим, прошу тебя, расскажи дальше про фею.

— Ну что ж… Как только она скрылась из виду, у меня осталось одно-единственное желание — прокрасться в поле и взглянуть поближе на старого Джо. Но, сказать по правде, Летиция, у меня не хватило на это духу. Джо был её домом, её убежищем, временным пристанищем — по крайней мере, когда она в нем нуждалась. Это мне было ясно. И теперь, когда она его покинула, оставила, ушла, старый Джо сразу изменился. Он опустел: от него осталась одна оболочка. Он снова превратился в обычное пугало. Хотя, конечно, мы не станем его за это винить. Боже сохрани! Я хорошо знаю, Летиция: когда ты предаешься грезам наяву, твое лицо сразу становится спокойным и умиротворенным. А про меня ты, наверно, думаешь, что я вел себя как глупец. Что ж, так оно и было. Но я честно тебе признаюсь: я не мог решиться сделать хотя бы шаг.

Старый Джо стоял теперь совсем одиноко. Его-то я не боялся, но после того, что я видел, меня охватило какое-то странное чувство: мне было страшно оттого, что я шпионил и что все живое под молчаливым небом знало об этом — и желало от меня избавиться. Еще хуже было то, что мне расхотелось идти проверять силки. И когда я пришел на поле в другой раз, силков на месте не было.

Наутро, после завтрака, беседуя с миссис Лам, я осторожно завел речь о феях. «Сомневаюсь, есть ли они вообще на свете», — сказал я ей небрежно, будто это только сейчас пришло мне в голову. Увы, Летиция, какими мы порой бываем лицемерами! Я отлично знал, что миссис Лам верит в фей. В этом я был совершенно уверен. Правда, сама она ни разу в жизни их не видела. Я спросил её, как она себе их представляет. Она задумчиво глядела в окошко, держа чашку в руках, и похрустывала сухариками.

«Скажу тебе по секрету, дорогой Тим (хруп, хруп), — отвечала она, — я никогда особенно не доверяла рассказам об этих легковесных созданиях, которые будто бы могут сладко спать в чашечке водяной лилии, как на просторном королевском ложе. Все это россказни и небылицы. Кроме того, вряд ли какая-нибудь фея заинтересуется мной (хруп, хруп). Я думаю, они предпочитают людей поизящнее, если вообще им приходится иметь дело с людьми. И к тому же в Англии их почти не осталось. Я имею в виду фей. Нас-то как раз слишком много. Как тебе известно, покойный мистер Лам был энтомолог. Он мог бы наверняка тебе о них побольше рассказать. Он сам (хруп, хруп) один раз видел привидение».

— Ты хочешь сказать, что муж твоей знакомой миссис Лам видел привидение? И сам умер? [131]

— Да, именно так утверждала миссис Лам. Я спросил её, как выглядело это привидение, и она сказала: «Мистер Лам говорил (хруп, хруп), что у него было ощущение, будто он видит его с закрытыми глазами. Его бросило в холод, и в спальне стало вдруг темно, но страха он при этом не испытывал».

Летиция теснее прижалась к дядюшке.

— Скажу тебе по секрету, дядюшка Тим, я бы ужасно перепугалась, если бы увидела привидение. А ты? Но давай лучше вернемся к твоей фее. Ты рассказал про нее миссис Лам?

— Ни словом не обмолвился, хотя спроси меня: почему? — я не мог бы ответить. Мальчики часто так поступают, да и девочки, я думаю, тоже: сам с наперсток, а язык за зубами держать умеет.

— Мне кажется, что тебе я бы рассказала. Ну а потом что было?

— Прошло целых два дня, прежде чем я решился снова пойти на поле, хотя думал о нем непрестанно. Птицы теперь представлялись мне еще более таинственными, вольными и прекрасными. Я даже отпустил на свободу двух — коноплянку и зяблика, которых держал в деревянных клетках, и на какое-то время выкинул из головы силки и ловушки. Я слонялся, не находя себе места; и порой мне казалось, что все это мне просто привиделось.

На третий вечер я так устыдился своей трусости, что решил опять пойти на то же место и понаблюдать. На этот раз я направился через лиственничную рощу, всю в свежей зелени, в дальний конец поля. Именно здесь, как мне тогда показалось, скрылась фея. В чаще токовали фазаны и птички распевали свои последние вечерние песенки. Я забрался в кусты бузины и, устроившись поудобнее, вытащил из кармана складную подзорную трубу — подарок отца. С её помощью я надеялся разглядеть, что творится вокруг старого Джо. В подзорную трубу можно было наблюдать все словно на расстоянии вытянутой руки, но, приставив её к глазам, я с огорчением убедился, что одно стекло разбито.

В тот вечер я занял свой пост позже, чем в прошлый раз: солнце уже село, хотя небо продолжало полыхать. Я сидел и сидел, пока у меня не затекли ноги, а в глазах не потемнело от усталости.