Туман мешал разглядеть чудовище. Два цвета: рыжий и желтый слились в один, напоминающий ржу на фермах давно прогнивших Петербургских мостов. Поскрипывал хитин и шелестели бесконечные лапки. Совершив сложный кульбит, многоножка подобралась к покосившемуся фонарному столбу, обвилась вокруг него, взбираясь наверх. Железо застонало протяжно, но выдержало. Какое-то время насекомое висело неподвижно, только усы шевелились. Внезапно, неестественно изогнувшись, мутант рухнул на землю, кувыркнулся, переворачиваясь, и проворно засеменил к осыпающимся домам. Тварь словно втекла в один из оконных проемов, ловко цепляясь за стену здания. Мелькнули болтающиеся задние лапы-переростки, загрохотала мебель в брошенном жилище. Еще какое-то время гигантское насекомое ворочалось в квартире, но постепенно шум стал стихать и, в конце концов, исчез вовсе.
Выждав еще какое-то время, я сделал несколько шагов вперед, таща за собой вцепившуюся в меня Елизавету, и тронул Эфеса за плечо.
– Все, можно идти.
Спокойный кивок, равнодушные угольно-черные глаза за противогазным плексигласом. Недавняя встреча со смертельно опасной тварью не произвела на него ровным счетом никакого впечатления. С тем же успехом можно было пугать осыпающуюся со стен окрестных домов штукатурку. Меня посетила мысль, что наш охранник свое уже отжил, и теперь только выполняет свой долг. Иногда я понимал его: рассчитаться и осесть где-нибудь в тихом уголке, если они еще существуют. Мечта-а…
– Штурман, – к нам приблизилась Юля. – Мы двигаемся слишком медленно. Нужно спешить.
– Спешка, знаете ли, при ловле блох хороша. Ну, или когда чужую жену… Простите, заговорился. Туман, изволите ли видеть. Уж полдень миновал, а он все тут.
Синеглазая красавица молчала. Но потом, совершенно неожиданно, звонко рассмеялась и махнула рукой.
– С тобой невозможно разговаривать. Скажи только, когда мы будем в особняке.
– Следующим утром, – и, встретив удивленный взгляд синих глаз, поспешно добавил: – Ну, пойми ты, нельзя на Косую сейчас соваться. Серые в это время охотятся. А под утро впадут в спячку, и в какую. Можно спокойно мимо них идти, не разбудишь. Что мы и проделаем.
– Сказано – сделано. Увлек всех за собой Штурман, дорогу прокладывая. Вот не было миг назад ничего, только горы обломков или ямы бездонные. Но прошел там Штурман и остальных провел. Камней заветных коснется – и расползаются они в стороны: «Проходи, Штурман». К провалу темному подойдет – и затянется он: «Доброго пути, Штурман…»
– Мам, а как он так делал?
– Не знаю, дорогой. Это дар его был. А может, он просто любил этот огромный мертвый город. Всем сердцем любил. И тот отвечал ему взаимностью.
Свернув с Большого проспекта на Двадцать шестую линию и миновав перегородившую улицу гору обломков через канализационный коллектор, я подвел отряд к крепким металлическим воротам, перекрывшим вход во двор. Долгое отсутствие вылазок на поверхность неважно сказалось на моей подготовке. Двигаться по опустевшему мегаполису было очень тяжело, несмотря на наши с ним своеобразные взаимоотношения. Дорога, которая двадцать лет назад заняла бы от силы полчаса, сегодня отняла весь день. Разумеется, до темноты было еще далеко, но я и не собирался дожидаться сумерек. Не те места, не те обитатели.
В просветах меж толстыми прутьями, покрытыми облезлой черной краской, виднелся запущенный темный двор, расчерченный, словно штрихами, тонкими древесными стволами. В такой кустарник сунется разве что сумасшедший: стоит коснуться растений хотя бы вскользь, как наполненные ядом шипы в момент оставят от смельчака измочаленную красную тряпку. Если не знать дороги…
– Теперь все идут за мной след в след, – строго сказал я, отодвигая засов и открывая ворота. – Это, для тех, кто в танке, не оборот речи, а самый настоящий приказ. И не только идите как я, но и двигайтесь так же.
Сказал – и первым нырнул в хитросплетение зарослей. Как там Шагал рассказывал? Память уже услужливо извлекла необходимую запись, выбрала нужный момент давно минувшего разговора. Сиплый голос звучал в сознании, объяснял дорогу к тайной лежке немногочисленных Василеостровских сталкеров. «От ворот на тридцать градусов левее. Ступай пригнувшись. Через три шага распрямись, еще шаг. Теперь перешагни лозу. Снова два шага, остановись. Направо на девяносто градусов. Двигайся приставным три с половиной метра. Теперь шаг назад…»
Большой проспект превратился в непролазные джунгли, и опасная часть этого вечно зеленого безумия пробралась во дворы. Цель моей странной затеи – бетонная коробка трансформаторной подстанции – была густо оплетена пожелтевшим к осени вьюном, отчего казалась покрытой рыжим мехом. Невозможный симбиоз двух видов растений, хотя кто его знает, ботаник из меня тот еще.