Сказки Баюна: Цена свободы

Вокруг ровным зеленым светом сияли малахитовые скульптуры. Некоторые походили на животных и птиц: лисиц, кабанов, волков, журавлей. Другие напоминали людей: детей и стариков, мужчин и женщин. Хватало и нечисти всякой: чертов, кикимор, домовых. Мужчина не удержался и коснулся правой рукой малахитового сокола – один в один живого. Руку мгновенно пронзило нестерпимой болью, а сокол помутнел, будто дымкой подернут стал, а где пальцы крыла коснулись – камнем обратился. Великоградец испуганно отпрянул.

– Нравится коллекция моя?

В шаге от Ждана возникла высокая и статная женщина в диковинных одеждах из мягкой стали. Бледная кожа, властный взгляд, бесстрастное выражение лица. За три десятка лет она ничуть не изменилась.

– Нравится, хозяйка, – гость низко поклонился.

– Хозяйкой зовешь, хоть и не владею я тобой, – тень улыбки пронеслась по статному лику, но тут же исчезла, – Да только другой у тебя нынче владыка и господин. Покажи руку.

Последние слова хоть и не звучали как приказ, но силой обладали изрядной. Прежде чем Ждан успел о чем-то подумать, он уже вытянул правую руку вперед. Кожа была бледной, как у утопца, а вздутые вены будто блестели изнутри. Неужто металл драгоценный по венам течет?!

– Метка Полоза. Договор простой: с тебя служение, с него – злато. Только золота тебе всегда будет мало. Так и будешь работать до скончания века… или пока с ума не сойдешь. А затем и сам в глыбу золотую обернешься. Откуда, думаешь, змей богатство свое берет?

Ждану нечего было ответить. Он смотрел на руку, словно зачарованный. Была в этом уродстве странная красота, что-то необычное, манящее. В голове невольно мелькнуло: «Интересно, можно ли ее отрезать? Спасти себя, а ее сохранить в сундуке, на день черный…»

– Думать о таком при мне не смей, – строго сказала Хозяйка, – да и не поможет – Полоза проклятье душу жрет сперва, не тело.

– Почему спасла меня? – тихо спросил Ждан.

– Я не спасала. Не мешала только. Выйди, разрешаю!

Из теней меж скульптур малахитовых вышла странного вида девушка: на бледной коже тут и там проскальзывали чешуйки, словно у ящерки. На лице и обнаженных плечах виднелись малахитовые наросты, а легкие воздушные одежды, казалось, сотканы из подгорного сумрака были. Но сестру Ждан узнал бы в любом обличии.

Рада бросилась в объятья брата, и он сжал ее так крепко, как только мог. Внезапно лицо девушки исказила гримаса боли, и она отпрянула. Виновато глянула на родича, но тут же вновь просияла и улыбнулась:

– Как я рада тебя видеть! Каким ладным стал, сильным! Вырос, возмужал!

Тысячи вопросов роились в голове Ждана, но над всем довлела единственная мысль: «Сестра! Живая! Вот она, родная! Встретились наконец-то!» Глаза сурового мужчины, прошедшего сквозь огонь и воду, наполнились слезами:

– Рада, милая, родная! Как ты?! Жива, цела, здорова! Только…

– Изменилась немного, – Рада будто бы смутилась, – но и ты более не мальчишка, а слезы вс льешь!

– Да, Перун с ними! – при этих словах Хозяйка брезгливо поморщилась. – Расскажи про жизнь свою лучше!

– Да жизнь моя простая, в услужении и благе. Хозяйке я – верные глаза и руки. Смотрю, чтобы по совести рудокопы в шахтах трудились, чтобы не губили себя почем зря. Коли где воля чужая над совестью властвует – докладываю. Иной раз заплутает кто в забое – помогу, выведу, покуда силы позволяют, – внезапно голос сестры погрустнел, – Полоза служителей отваживаю, много их в последнее время развелось.

– Вот дела! А ежели мастер чужое берет или работников губит? Тоже вмешиваешься?

– Таких мне трогать запрещено. С такими Хозяйка разбирается.

– А что я живой пред тобою стою – тоже ты постаралась?

– Хозяйка тебя почуяла. Браслет-то твой из малахита дарованного! Без него не нашла бы в краях отдаленных. Нам ходить туда и не велено. Камень дикий, чужой, опасный. Сгинуть можно, пропасть в одночасье.

Ждан взглянул на малахитовую деву. Та стояла словно статуя, без движения, рукой не вела, не дышала. Лишь глаза пылали светом потусторонним, то ярче зажгутся, то погаснут почти.

– Спасибо тебе, – брат сестре поклонился, – и тебе, Хозяйка!

– Ждан, о себе расскажи! – воскликнула Радмила. – О жизни своей! Кем ты стал? Занят чем? Счастлив ли? Вид у тебя изможденный, не болен часом?

– Здоров, как богатырь! Всякое в жизни бывало – и горечи, и радости, и добрые дни, и худые. Князь меня выкупил великоградский, служу ему верой и правдой.

– Ого, Князь! Настоящий! – глаза сестры загорелись от восторга, – какую же службу служишь? Поди, воин бравый? Или грамоте обучился, писарем стал? Или, может, торговец придворный? Расскажи же!

Ждан задумчиво взглянул на Раду: «Рассказать, сколько крови на его руках, сколько поступков дурных, от которых не спится ночами? Как от снов этих самых спасение на дне бутылки нашел? По скольким головам прошелся, скольких погубил, обокрал, подставил ради дел государственных?»

Но не стал сестру расстраивать – жизнь у нее, поди, тоже несладкой была.