Сказки Белой Горы. Часть II

Мне приходилось читать о заколючепроволочной жизни правду, лишь у тех писателей, изведавших её на своей шкуре. Но там уж больно страшно. Шаламов, Морозов, Солженицын, Румер описывают её так, что содрогнёшься поневоле. Слава богу, время другое, стык второго и третьего тысячелетия двадцать первого века. Сверхсадистские мерзости, надеюсь ушли в прошлое. Нравы, даже с девяностых «беспредельных» годов сильно смягчились и контингент пошёл не тот. Нет, это вовсе не значит, что всё прекрасно, но зверств значительно меньше. Подлости предостаточно, но она обмельчала, стукачи есть, но их мало и сидят они тихо. Большой процент составляют люди случайные, которым не место за решеткой. Верхушка блатных относительно интеллигентна…

У меня возник интересный вопрос: «При советской власти, преступные явления до 80-х годов20 века, списывали (бессовестно) на наследие царского режима. В России 21 века списывают на проклятый социализм?» …

Я собираю различные истории в разных отрядах, впитываю подобно губке информацию и сортирую её по степени пригодности. Сложился определённый круг осужденных, поставляющих мне повестушки из прошлой и теперешней жизни. Кучак, осердясь на меня за необъективное, по его мнению, изображение персоны древнейшего аборигена, перестал (Экий подлец!) делиться со мной воспоминаниями о былых делах и подвигах. Зато некоторые, буквально требуют записать их приключения с обязательным упоминанием имён и фамилий. Иные истории явно вымышлены, иные примитивно-бессмысленны и не достойны даже смеха, но попадаются и весёлые, трагичные.

При незначительном присутствии слушателей, Женя Качок, обычно куда-то спешащий, преподнёс три миниатюры на наш суд:

– Позавчера, дежурю на перекачке (смена моя), там всегда безлюдно и тихо, когда не работают насосы. Сами знаете, это самый дальний объект колонии, и никто там не шляется. Позднее осеннее утро, рассвело. Дверь распахивается и порог переступает Сашка Малина из пятнадцатого отряда, возбужденный и тяжело дышащий. Гадаю: пожар, наводнение, бунт, амнистия? Он три глубоких вдоха делает и сражает вопросом: «Где мышь?» Я хлопаю глазами и пытаюсь сообразить: «Может он в дезинфекцию переведён? Неужели в колонии чума, сибирская язва, или похожее что-то?»

Оба смотрим непонимающими глазами. До него доходит, что я не в курсе… Он чешет затылок, бормочет: «Понятно, что ничего не понятно». Объясняет мне, дескать вчера он поймал мышонка и решил его приручить. Держать решил в стеклянной трёхлитровой банке, а кормить морковью. В барак банку с мышью не пронесёшь – отберут на проходной. Значит один выход – нести на перекачку. Так и поступил – приволок к своему приятелю Лёхе Тормозу, а он – мой сменщик… О мыши никто меня не предупреждал. Банка, правда стоит, но пустая. Дрессировщик-неудачник удалился… Смена подошла к концу, явился Тормоз, и картина прояснилась. Оказалось этот сердобольный, но отпетый дурень, решил позаботиться о маленьком животном. Для начала он кинул в банку морковку. Мышонок ест, а сам трясётся. Безмозглый Лёха решил, что тому холодно и поставил банку со зверьком на тэн, нагревательного старого образца, сделанный в виде большого бруса – на нём чай греть хорошо, и благополучно забыл о зверьке до вечера. Когда опомнился морковь со зверьком были уже в полуварёном виде…

О Лёхе Тормозе ходят сказания и легенды по всем отрядам. Он один из выдающихся лагерных кретинов – чемпион тугодумности. Слушатели поулыбались, а Борис попытался, правда безрезультатно, ввернуть некий «морковный случай». Его зашикали, и Женя продолжил:

– Тормоз, прежде, до перекачки обитал, в смысле работал, на курятнике. Слетел он с птичника по погорелому делу, когда едва не спалил здание вместе с поголовьем пернатых. Вздумалось ему заняться изготовлением четок. Каждый знает, что делаются они из плавленных авторучек.

– Почему из авторучек? – перебил неугомонный Боря – в институте Сербского их из чёрного хлеба изготавливают, здорово получается. Может хватит о дураках и пожарах, давайте лучше я…

– Да погоди перебивать, – Женя чуть повысил голос – все твои истории слеплены по одному сценарию и шаблону. Восемь минуток потерпи… Расставил он свечки, навалил кучу исписанных авторучек и наяривает. Но Тормоз не был бы собой если всё прошло бы чинно и благородно. Он, как водится отвлекся, через пару минут забыл чем занимался и пошлёпал на обед, оставя горящие свечи, кучу ручек и листы бумаги на столе. На счастье дебила, один из работяг птичника почуял неладное, принюхиваясь к валящему из комнатушки обслуги дыму. Подоспели остальные и совместными усилиями ликвидировали пожар в зародыше. Сгорел стол, обгорело три стула, занялась стена… Но и тогда Лёху не вытурили, это произошло после случая с тазиком. Дело было так: бывший чиновник Кирилл, ну вы его знаете (сам Кирилл стоял среди слушателей) решил постирать кое-какие вещи. Почему ему потребовался стиральный процесс именно в курятнике? Таких вопросов к Кирюше много. Спишем на чиновно-творческую личность…