Сказки Бурого Медведя

В Речном же жизнь странная стала. Поначалу вроде ладно все жили, праздники вместе праздновали, но славяне, как и раньше, степняки по-своему, а греки по-своему. Дивно было на чужой праздник глянуть. Всё чудно, и интересно, даже из Старого люди приходили поглазеть. Многое в местной жизни речные степнякам показали, и греков многому научили, но чем больше чужаков приходило, тем наглее они становились. Уже и на вече слово кричали, каждый раз себе какие-то привилегии выторговывая. С купцами, так вообще непонятно стало. Раз все свои, так и продавали речные всем по одной цене, что речным, что пришлым. Да вот, как едут степные купцы с речными в степь, так там у степных купцов товар берут, а у речных нет, хоть тресни. Кончалось тем, что Чербей и Каркан у речных всё скупали за полцены да тут же спокойно продавали своим знакомцам да родичам-степнякам уже за нормальную цену. В столице греческой, что за морем южным, то же самое, только с греками было. И стали речне купцы разоряться, все, кроме Прядоты, коего товарами Каркан распоряжался. Карилис с Деметрием уже давно в старейшины вылезли да думы думали наравне со всеми местными. Законы по-новому мозговали, чтобы всем вместе хорошо жилось, хоть и из разных краёв они сюда пришли. В долгах у них уже больше половины речных ходит, а воевода Горобой им в рот глядит, всё учится да придумывает, как князем стать. В Старое греки и степняки часто наведывались, там пытались свои порядки наладить, но ничего, кроме денег да товаров кое-кому в долг дать, сделать не смогли. Родовид-жрец старины крепко держится, лишнего не позволит. А в Лесное их и вовсе не пустили. Сказали, живём, мол, сами по себе, вас не трогаем, и вы к нам не лезьте, и торговать мы с вами будем своим порядком, а законов ваших не примем. Как ни старались греки да степняки, никак понять не могли дикости лесных. Вот пришли лесные в Старое на торг, и предлагает им грек ткань дивную, хлопковую:

— Ни у кого такой нет, а у тебя будет! — подначивает купец молодку из лесных.

— А где рощена, кем делана сия ткань?

— Рощена в странах южных, где лето долгое и жаркое. Делана в стране нашей греческой.

— Так кто делал-то её? Какая жёнка нити пряла, какая полотно ткала?

— У нас не жёнки прядут да ткут, у нас это всё рабы делают, а доглядывают за ними великие мастера, у коих всё в лучшем виде давно отработано и приспособлено.

— У-у, — кривится молодка. — Так это ж кто знает, что при работе над этим полотном тот раб думал? Может, он весь Мир проклинал да всяких несчастий желал? Нет, не возьму. Я ж когда пряжу пряду, ткани тку да рубахи шью, сколько заговоров обережных скажу, сколько духа своего в них вложу! Дух тот в моей ткани живёт, меня и всех, кто рубахи мои носит, хранит! Потому и детишкам мы одёжку из своей одежды перешиваем, чтобы наш родительский дух их защищал от напастей разных. Потому и решето, в которое семена сыплем, из мужских портов делаем, что зарод в них силён. А в твоей ткани что нашего? Ничего!

— Слушай, ты такая красивая, что я тебе её так подарю! — юлит купец. — Возьми!

— Не-е, раз ты её так отдаёшь, значит тут точно что-то не то. Да и не нужны мне твои подарки, будто я сама безрукая и себе что-то сделать не смогу! Убери, пока муж не видел, а то ведь осерчает, так тебе отсюда и ног не унести.

Покупали они, как правило, только сырьё, из которого потом можно самим что-то сделать. Сырое железо, золотые нити, серебро, соль, и ещё совсем немногое для хозяйства. Привезли им как-то поначалу на торг зелена вина, да глянув на него, те глазом не моргнув вино то на землю и вылили! А на возмущение купца ответили, что привез он в их землю отраву страшную, а потому пусть благодарит, что жив остался, но в следующий раз ему уже точно не поздоровится. Вот и попробуй им чего-нибудь продать?

Даже старейшины речных приходили как-то да пытались наставить лесных на путь новой жизни, но так и ушли ни с чем. Заупрямились лесные, и ни в какую. Кто говорил, что дикие они стали, а кто утверждал, что знают то, о чём другим не ведомо, потому своего и держатся, на внешнюю красоту и дармовщинку не прельщаясь.

Прошло семилетие от рождения Бельчонка, снова настало время Ворону его представить. Любляна за полгода до того ещё сынка — Косолапку — родила. Снова Рысь с женой, держащей на руках младшего, выросшим Бельчонком да маленькой Лисёнкой стали пред вещими очами.

— Здрав будь, Ворон! — приветствовал Рысь, а остальные почтительно головы склонили.

— И вам здравствовать! Вижу, снова прибавка у вас! Молодцы, крепко Роду помогаете! Остальных, думаю, так же как и Бельчонка воспитываете?

— Так же, Вещий, как ещё?

— Залезай ко мне, старший Рысич, — обратился Ворон уже к самому Бельчонку. — Тут на моём суку и поговорим.