Сказки и легенды писателей Америки

Надо сказать, что не было, наверно, на всем ипподроме ми одной женщины, которая с удовлетворением бы не заметила, с какой ловкостью и находчивостью мисс Тервиллигер выхватила знамя победы из рук противников. И женщины не удивились этому. Потому что, во-первых, они всегда знали, как умна мисс Тервиллигер, а во-вторых… во-вторых, чего не придумает женщина, если не хочет лишиться ни одного из своих поклонников!

Конечно, и некоторые из мужчин — наиболее наблюдательные, такие, как, скажем, Гомер — поняли, что придумала мисс Тервиллигер для того, чтобы добиться победы. Но они почти ни словом не обмолвились об этом, а если их языки и развязались, то лишь после того, как мисс Тервиллигер согласилась выйти замуж за дядюшку Телемаха. Это случилось через неделю после закрытия ярмарки. Свадьбу закатили на славу, и самым почетным гостем был шериф.

Дядюшка Телемах и его жена давно уже уехали посмотреть на Ниагарский водопад, а гости все еще пили пунш в их доме и ели свадебный пирог и пончики, не говоря уже про знаменитых жареных цыплят.

— …Да, — сказал шериф Гомеру на пятый день празднования. — Свавная была сладьба… то есть я хотел сказать — славная свадьба. Ничего не скажешь.

Он обсосал грудную косточку очередного цыпленка, взял двумя пальцами дужку — некоторые называют ее «бери да помни», — повертел в руках и вздохнул. Но он недолго оставался печальным, через минуту взор его прояснился, и шериф сказал:

— А ты знаешь, они пригласили меня обедать у них каждый четверг.

И еще через минуту он добавил:

— Я думаю, это будет очень порошая хара… то есть я хотел сказать — хорошая пара. Они вместе пойдут по жизни, собирая веревки.

— Да уж, — сказал Гомер, — теперь их никто на свете не обгонит.

— Ты прав, парень. Никому не намотать столько веревок, сколько у них у двоих… А я, пожалуй, начну теперь собирать бумажные мешки или эти… как их… каночные брышки… то есть я хотел сказать — баночные крышки!

Глава 5 Сентербергский мышелов

После закрытия ярмарки жизнь в городе Сентерберга вошла в обычную колею. Гомер и его друзья снова сосредоточили главные силы на арифметике и баскетболе, а взрослые занялись своими делами и старались их вести так, чтобы во всем была тишь да благодать. До выборов в городское управление оставался месяц с лишним, и сторонники демократической и республиканской партий еще не начали спорить о том, как лучше управлять городом. Члены Женского клуба тоже пока ни с чем не боролись, дядюшка Одиссей не приобретал новых автоматов для своего кафе… Словом, ничего нового не происходило и не о чем было людям посудачить, поразмыслить, посплетничать… Не о чем, кроме погоды, кинофильмов и последних фасонов дамских шляп, а этого хотя и не так уж мало, но все же недостаточно.

Дядюшка Одиссей, шериф и все остальные, кто любил собираться в парикмахерской, давно уже ломали голову, о чем бы еще потолковать и как бы убить время до выборов.

Правда, иногда, особенно по утрам, их беседа становилась довольно оживленной. Так случилось и в тот описываемый нами день, когда шериф, весь сияющий, вошел в парикмахерскую и заявил:

— А я надел сегодня берстяное шелье… то есть я хотел сказать — шерстяное белье. С утра было страшно холодно.

— Да ну? — удивился дядюшка Одиссей. — Разве? Надо сказать Агнессе, чтобы достала и мое.

— Что касается меня, — сказал парикмахер, — я не надену теплого белья ни за какие деньги! От него все тело зудит…

И они заспорили на целый час, если не больше. Потом их разговор, естественно, перескочил на шерстяные носки, ботинки, галоши, а отсюда и рукой подать до грязи, которая на дорогах, в коровниках, в курятниках… Потом наступило длительное молчание, городские часы показывали всего половину одиннадцатого, а беседа уже иссякла. Говорить было абсолютно не о чем. Оставалось лишь глазеть через витрину парикмахерской на улицу.

— Вон доктор Пелли пошел, — проговорил парикмахер. — Кто-то заболел, наверно… Интересно, кто?

— Может, обморок у жены судьи, — предположил шериф.

— В семье Колби ожидают ребенка, — сказал дядюшка Одиссей. — Я спрошу сегодня у Агнессы. Она все разузнает.

— Далей Дунер идет, — сказал шериф. — Он уже три года как без работы.

За окном прошли несколько ребят.

— В школе, должно быть, большая перемена, — сказал дядюшка Одиссей.

И немедленно вслед за этими словами в парикмахерскую вошел Гомер, поздоровался и сказал:

— Дядюшка Одиссей; меня послала тетя Агнесса. Она велела вам сейчас же идти домой и помочь ей подавать дежурный завтрак.

Дядюшка Одиссей вздохнул, поправил свой белый колпак и уже приподнялся было с парикмахерского кресла, как вдруг шериф приложил ладонь к уху и сказал:

— Слышите?.. Что это?

Дядюшка Одиссей перестал вздыхать и прислушался. То же сделал и парикмахер.