Читаем Сказки Мира Любви полностью

Они лежали в самом дальнем углу шкафчика, куда почти не долетали рассказы счастливчиков и завистливые сплетни остальных. Но однажды рука, перебирая обувь, выбрала из их кучи коричневые туфли со шнурками и поставила их на пол. Человек надел их, руки завязали шнурки, и сначала лестница, а потом земля побежали им навстречу.

Мир был мокрый. Грязь хлюпала и водой просачивалась внутрь. Туфли и ботинки, которые им попадались, имели озабоченный вид. Но самым страшным было то, что согревающее чувство укомплектованности, вызвавшее их к жизни, сменилось холодной пустотой.

Правая вздохнула с облегчением, оказавшись перед той дверью, из которой они вышли. Левая давно молчала. Их поставили возле шкафчика на коврик. Это была высокая честь, которой удостаивались только самые нужные. Левая по-прежнему молчала, и на все расспросы и поддразнивания соседей из шкафчика приходилось отвечать Правой.

Это случилось на следующее утро.

–Черт, подошва отошла да еще и треснула, – обратился к кому-то человек, держа Левую в руках. – Их уже не починишь. И ведь я их почти не носил.

Туфли швырнули в угол, а вскоре они оказались в контейнере с мусором. Они лежали среди других выброшенных вещей и молчали. Все слова были в прошлом; чувства и мысли тоже.


ПОУЧИТЕЛЬНАЯ СКАЗКА


На сухом дереве, островке среди моря жизни, сидела Ласточка. А вокруг, словно опьяневшие, метались между цветами пчелы, ползали озабоченные

муравьи, носились сумасшедшие стрекозы. Даже река, петлей огибавшая высокую гору, вся, казалось, была во власти страстей: она шумно билась о валуны, сотрясая будто игрушечный, веревочный мостик, перекинутый людьми неподалеку. Но больше всего шумели ласточки, решавшие свою ежегодную и извечную проблему нового гнезда.

И мир этот, принявший в себя когда-то маленькую Ласточку, всегда был для нее чем-то данным, не подлежащим оценке и ни с чем не сравнимый. Так было до того дня, когда на сухое дерево села Большая Птица, жестко смотревшая вокруг прозрачно-желтыми глазами.

–Как мелочен и примитивен этот мир! Вся эта суета – и ради брюха! Одни бессмысленные инстинкты…, – вполголоса бормотала Птица, презрительно окидывая взглядом полосу земли между рекой и горой.

–Но разве мир не един? – робко промолвила Ласточка, сидевшая рядом.

–Оттуда, с вершины этой горы, – кивнула головой Птица, – открывается иной мир, недоступный даже твоему неразвитому воображению, не то что слабым крылышкам.

И, подарив последний презрительный взгляд, она взлетела в небо, быстро удаляясь в сторону горы.

Сетью легли на душу Ласточки ее слова; она сидела неподвижно, мучительно пытаясь представить себе тот высокий мир, частью которого была Большая Птица. «Я, действительно, не могу его представить, но я могу, я должна его увидеть, чего бы это мне ни стоило», – вдруг решилась Ласточка и взлетела.

Ей пришлось несколько раз садиться для отдыха, пока, наконец, она не опустилась на большой валун, лежавший на поляне с сухой травой, венчавшей гору. От усталости и нетерпения ее сердце билось так, что казалось вот-вот разорвет грудку. Отдышавшись, она с жадностью стала осматриваться. Но то, что она увидела, разочаровало ее. Трава и деревья были такими же, как и внизу, хотя и не такие свежие и сочные; ползали      муравьи, метались мошки,

только дышать было труднее.

То, что она увидела с горы, сначала поразило ее, но, вглядевшись, она поняла, что все было таким же, только меньше. «То, что было большим, стало маленьким, а то, что было маленьким, стало большим, – наконец поняла Ласточка. – Но мир остался тем же… Неужели я летела сюда зря? Или та Большая Птица просто обманула меня?»

Ласточка сидела на валуне так долго, что тени стали длинными, но увидеть необыкновенный мир, о котором говорила Птица, так и не смогла. И тут она вспомнила, что где-то на горе была хижина отшельника, о мудрости которого она много слышала.

Отшельник копался на своем маленьком огородике, и руки его были в земле, когда Ласточка села рядом с ним на воткнутый в землю посох. Он

поднял на нее глаза и улыбнулся: он так давно не видел ласточек.

–Что ты ищешь здесь, милая пташка? – ласково спросил он ее.

–Я искала мир, не похожий на тот, в котором я жила, но не нашла его… А может быть, не смогла увидеть? Или та Птица просто посмеялась надо мной?

–Бедная пташка, зачем тебе слушать других птиц, когда в тебе говорит Мудрость Творца? Кто из живущих знает, где начинается и где кончается вершина его горы? Посмотри на этот посох. Ты думаешь, что его верхушка здесь? А если я его переверну? Лети назад, маленькая птичка, твоя вершина ждет тебя, она всегда была рядом с тобой. Далеко лететь только до чужой вершины.

СТРАШНАЯ СКАЗКА

Человек шел по земле. А где-то далеко-далеко внизу навстречу свету, как зеленый росточек, пробивался родничок. Так трудно было пробиться через глину и тяжелые камни-плиты, через пласты песка, что земля, опутанная умершими и живыми корнями, показалась ему легкой и дружелюбной. Чувство очищения поднимало его вверх, и чистой была радость от сознания, каким драгоценным даром он достигнет света.

Перейти на страницу:

Похожие книги

В стране легенд
В стране легенд

В стране легенд. Легенды минувших веков в пересказе для детей.Книга преданий и легенд, которые родились в странах Западной Европы много веков назад. Легенды, которые вы прочитаете в книге, — не переводы средневековых произведений или литературных обработок более позднего времени. Это переложения легенд для детей, в которых авторы пересказов стремились быть возможно ближе к первоначальной народной основе, но использовали и позднейшие литературные произведения на темы средневековых легенд.Пересказали В. Маркова, Н. Гарская, С. Прокофьева. Предисловие, примечания и общая редакция В. Марковой.

Вера Николаевна Маркова , Нина Викторовна Гарская , Нина Гарская , Софья Леонидовна Прокофьева , Софья Прокофьева

Сказки народов мира / Мифы. Легенды. Эпос / Прочая детская литература / Книги Для Детей / Древние книги
На пути
На пути

«Католичество остается осью западной истории… — писал Н. Бердяев. — Оно вынесло все испытания: и Возрождение, и Реформацию, и все еретические и сектантские движения, и все революции… Даже неверующие должны признать, что в этой исключительной силе католичества скрывается какая-то тайна, рационально необъяснимая». Приблизиться к этой тайне попытался французский писатель Ж. К. Гюисманс (1848–1907) во второй части своей знаменитой трилогии — романе «На пути» (1895). Книга, ставшая своеобразной эстетической апологией католицизма, относится к «религиозному» периоду в творчестве автора и является до известной степени произведением автобиографическим — впрочем, как и первая ее часть (роман «Без дна» — Энигма, 2006). В романе нашли отражение духовные искания писателя, разочаровавшегося в профанном оккультизме конца XIX в. и мучительно пытающегося обрести себя на стезе канонического католицизма. Однако и на этом, казалось бы, бесконечно далеком от прежнего, «сатанинского», пути воцерковления отчаявшийся герой убеждается, сколь глубока пропасть, разделяющая аскетическое, устремленное к небесам средневековое христианство и приспособившуюся к мирскому позитивизму и рационализму современную Римско-католическую Церковь с ее меркантильным, предавшим апостольские заветы клиром.Художественная ткань романа весьма сложна: тут и экскурсы в историю монашеских орденов с их уставами и сложными иерархическими отношениями, и многочисленные скрытые и явные цитаты из трудов Отцов Церкви и средневековых хронистов, и размышления о католической литургике и религиозном символизме, и скрупулезный анализ церковной музыки, живописи и архитектуры. Представленная в романе широкая панорама христианской мистики и различных, часто противоречивых религиозных течений потребовала обстоятельной вступительной статьи и детальных комментариев, при составлении которых редакция решила не ограничиваться сухими лапидарными сведениями о тех или иных исторических лицах, а отдать предпочтение миниатюрным, подчас почти художественным агиографическим статьям. В приложении представлены фрагменты из работ св. Хуана де ла Крус, подчеркивающими мистический акцент романа.«"На пути" — самая интересная книга Гюисманса… — отмечал Н. Бердяев. — Никто еще не проникал так в литургические красоты католичества, не истолковывал так готики. Одно это делает Гюисманса большим писателем».

Антон Павлович Чехов , Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк , Жорис-Карл Гюисманс

Проза / Классическая проза / Русская классическая проза / Сказки народов мира